"Es gibt keine gluckliche Zeiten, es gibt nur zeitloses Gluck."
Вот прям не знаю за что схватиться... Огромная гора отфотошопленных фоток с куклой-мононокэ и длиннющая сказка про эту куклу... и как это всё систематизировать и по каким соцсетям разложить и на какие порции разделить. А ещё ж надо как-то про куклу рассказать на английском и выставить на иБей, что ещё один супер квест и три вагона работы... Пока вот сказка. Перевести её на английский не осилю, потому что ритмизованная проза со внутренними рифмами - это только на родном языке можно. Мононокэ зовут Таэнакоо-но-бякухиме. (Можно даже японскими иероглифами записать - 妙な更の白姫 ) Откуда у неё такое зубодробильное имя узнаете из сказки))) (Русскоговорящие ПыЧи и гости, если хотите купить куклу мимо иБэя прям тут, то она стоит 400 долларов с пересылкой. Если что можно поторговаться.) Отдельным постом выложу вагон фоток, а пока одна простыня - по клику откроется супергигантская картинка.
***
Куклосказка.
читать дальшеВещи хотят души. У вещей своя судьба: умудрись прослужить сто лет, и тебе выделят душу. Или она в тебе вырастет: окуклится, созреет внутри, расправит крылья — будешь через сто лет вещь, летающая сама по себе. Может сверху наплывёт перламутровым панцирем — будешь вещь в себе — отдыхающая — лежи и не шурши — созерцай. Хорошо колесу через сто лет созерцать. Только бы сдюжить, только бы дожить, дождаться, дотянуть, скрепя сердце.
Скульптурам проще: стой себе скульптурно — в позе, и все любуются. Да. В парке птицы на голову гадят — обтекай стоически, живописно. Бронзовый — зеленей, окисляйся, каменный — мхом обрастай, сиреневой плесенью. Студенты художники очки тебе пристроят, тюрбан из половой тряпки, папироску в зубы. Бурная жизнь. В музее вот хорошо — надёжно, и смотрят, и тишина, и температурный режим, и ни-дышите-на-шидевры. Но музей — для избранных. Музей для имеющих художественную ценность. Для подрывателей мировоззрений, для сотрясателей мирозданий, для изменителей судеб — от девяти баллов и выше. Музей для тех, кому повезло.
Голове безымянной девушки не повезло. Она была одной из многих — из формочки — гипсовый тираж — чпок и готово: для студентов художников — учебное пособие или поставить в пыльный угол — антураж, претензия — мы слегка богемные, гипсы вот на полках и всякая живопись. Безвестный скульптор, пыльная мастерская-сарайка на окраине города, гномы-эльфы, гомерические мухоморы вместо соседей, цементные клумбы, бронзовые прости-госоподи уточки.
В лучшем случае голову ждал угол. Вероятно пятый. Однако каждой гипсовой голове хочется верить, что уж ей-то повезёт без сомнений, уж её-то чистую, свежеотлитую, белую бархатно, нежно ландышную, тёплую, дышащую поставят на пьедестал, под стеклянный колпак, в галерею, до отрастания души, на веки вечные - исключительно для красоты. Уж ей-то будут любоваться, вздыхать, восхищаться толпы с экскурсиями, аборигены и туристы, специалисты и профаны! Ну хочется ей, ну ой.
Не поставили — не Микелянджело, не Роден, не Тильман Рименшнайдер, не какой-нибудь там Антонио Канова — нет — не Судьба. Не Мессершмидт — тот который гримасы, а не самолёт. Не летать, не отсвечивать, не морщиться. Взяли в тон шёлковым обоям - моющимся — барочные вазончики, гипсовая головка, стульчики венские — с гончим изгибом сухого бедра — так по-заподному, так изящно, свежо, креативно — не как у всех...
Впрочем, угол тоже не плохо — можно сто лет перетоптаться, покашливая в томное плечико, а там и душа подоспеет, и жить — вспорхнуть щеглом, парить в вышине, в облаках, голубых просторах. Ох! Ах!
Голову безымянной девушки купил господин Шибито. Хотел угодить прогрессивной супруге. Однако госпожа Шибито, невзлюбила белую покупку с полувзгляда. Что за вульгарная поделка — не богиня, не горная нимфа, даже не наяда, да хоть бы вакханка — нет же! И на валькирию согласна. Но узкоглазая девчонка из соседней деревни! Куда смотрел глупый господин Шибито, ничего ему нельзя поручить, никакого художественного вкуса, никакого такта, ни маковой крупинки толка, таланта — потолок на уровне плинтуса. Фу! Фи! Фе!
Вознамерилась госпожа Шибито забрать деньги, вернуть скульптуру ремесленнику, остолопу безыдейному, который вместо того чтобы копировать великих, почтенных и заслуженных, возомнил себя скульптором, да наладился стряпать гипсовых вертихвосток без роду без племени, лисиц длинноносых. Каков ушлый тануки, ещё и смеет дурить неразумного тёху, господина Шибито, подсовывать ему непотребство, вместо нимф, богинь и наяд правильных и древнегреческих — самых подходящих для приличного интерьера.
Только лопнула вся её затея, как дрянной мешок из банановых листьев — господин Шибито упёрся и растопырился. По его мнению безымянная голова отлично сочеталась и с пугливыми тонкошеими стульями и с грозными пузанами-вазонами — голова остаётся и никаких гвоздей, то есть греческих богинь!
Тут уж госпоже Шибито пришлось заткнуть змеиный язычок за пояс. А яд-то всё капает, прожигает в подоле дырки. Нехорошо! Зайдёт она в парадную комнату гостиную, а там эта тварь гипсовая пялит злорадные бельма — сощурилась, будто ехидствует, посмеивается. Нет, не успокоилась госпожа. Жалко было ей денег, но избавиться от свербящей поделки хотелось сильнее, так что однажды махнула она рукавом модного махрового халатика пошибче, и смела ненавистную девицу с пьедестала прямо на холодный мраморный пол. Не тягаться мягкому гипсу с мрамором, откололся большой кусок от несчастной безымянной головы. Распалённая вандальством госпожа Шибито ещё и лаковой туфелькой отколыш растоптала, чтоб уж наверняка — не починить — в меловую крошку, мелкую пыль, прах — в крах!
Так разбились все мечты и надежды гипсовой головы, и сама голова разбилась и выбросили её ущербную за ненадобностью. С отбитым профилем да на свалке — какая уж душа, какие сто лет! Неодушенную вещь обидеть может каждый. ...Если она не ядерная боеголовка, ха-ха. Впрочем, это как посмотреть, как повернуть, куда подвинуть. Судьба вещей особенно хрупка и ненадёжна. Вещи подневольны, вещам нужны бережные люди. А на свалке только крысы по ночам грызут, пауки плетут, цикады верещат, да шмыгают голодные лисицы и нетопырь бесшумный в темноте. Лежала в куче мусора голова безымянной девушки и не надеялась. Ни-на-что.
Правда потом в тех краях случился большой пожар. Бывает. Всё изменилось, выгорело. А у мусорной горы появился свой Нуши — хранитель. Вокруг из сломанных вещей стали нарождаться мононокэ. Новая жизнь зашевелилась. Разбитая голова подумала: «А почему бы и нет.» Рядом с ней валялась синяя рама от велосипеда, соединилась с нею голова и тоже стала почти мононокэ. Да рама-то без колёс — совсем дурная голова! Когда ещё выпадет случай стать настоящим демоном — на одну судьбу другого не выпадет. Профукала! Растратила! Ротозейка! Безголовая голова - бестолковка! О-о-ох! Очень горевала голова.
Так горевала, что скатилась с горы в горелый лес. А там деревья сломанные. Пристроила мононокэ себе ноги — красивые, длинные, чёрные-точёные… Да только лес был горелый же — палки-ноги обуглились, стали хрупкими. Прошла мононокэ пару шагов и тут же у неё одна нога подломилась. Тогда закатилась она в самые густые кусты и решила лежать там до скончания времён. Когда-нибудь времена ведь кончатся! Теперь с ней уж точно ничего не произойдёт. Просто не может произойти. Никак. Ничего. Никогда!
Город сгорел, свалка тлеет, новорождённые мононокэ дебоширят, Нуши занят, роща эта под горою, кому она нужна, да и не роща уже —непролазный бурелом — не выбраться — жизнь там, здесь — тень, сажа, муть — толщиною в сажень. Так и лежала мононокэ в кустах дремучих и даже не думала, проходит время или нет, живая она теперь или нет, если вещь превратилась в мононокэ, будет ли у неё душа или не положено.
День лежала и два. И ещё долго лежала без движения. А потом вдруг слышит: шебуршит! Угли остывшие рассыпаются или какой зверь заблудший, выживший. Разлепила один единственный глаз, давно уж не белая — плесневелая — серо-желтая с зеленью. И видит чудо: ползёт по выжженой земле дивная белая фигня — очертанием ни на что не похожая, бессмысленная и бесполезная, но белая, красивая — лихо ползёт, извиваясь волнующе.
- Кто ты? — прошептала мононокэ, и подивилась — надо же, говорить умею.
- Я Дивная Белая Фигня! А ты?
- Была головой безымянной девушки, а теперь вот полу-мононокэ — тоже безымянная, да ещё и выбраться не могу отсюда — ноги хрупкие. А ты здесь зачем и куда ползёшь?
- Да случайно, просто ползу, сама не знаю куда. Когда ты Дивная Белая Фигня ползти в определённое место не имеет смысла. Просто ползу, чтобы ползти. У меня не плохо получается ползать.
- А не могла бы ты вытащить меня отсюда? У тебя такие удобные углубления сверху, будто специально сделаны, чтобы за них зацепиться.
- Правда? А я и не знала, что у меня там сверху что-то есть и это что-то может быть полезным! Хорошо, давай попробуем.
Подползла Фигня поближе, полу-мононокэ вскарабкалась на неё, зацепилась хрупкими ножками за углубления, и ещё произошло чудо: вдруг взлетела она ввысь над горелой рощей и увидела всё вокруг далеко-далеко, широко-широко на весь распростёртый простор взглянула — пошатнулась ошалевшая.
- Ну как там, что там? — засуетилась Дивная Белая Фигня — Держишься?
- Да! Высота, красота! Как же хорошо, что ты приползала, замечательная Белая Фигня! Вот спасибо! Я теперь всё вижу, крепко стою и знаю куда ползти. Ползи прямо, там на Мусорной горе Нуши и много молодых мононокэ. Поползли к ним!
- Отличная идея, ползём.
Так выползли они из горелого леса к подножию горы, а потом и на саму гору взабрались. Только хотели от впечатлений отдышаться.
А на горе тарарам и пляски: новая жизнь квохчет и булькает, все бегают, скачут, лопочут, завывают и трелью раскатываются, мусор ворошат, швыркают, подлетают над кучами-кручами, сам Босх не разберет, что творится и куда. Нуши урчит тощий, злющий, шипит, в саже все сорок ложноножек, кончики ушей вздрагивают от натуги — охрип орать, порядок наводить — досталось не хозяйство, а сплошное недоразумение с безобразием — никаких иерихонов не напасёшься. А тут ещё одна колонча из чащи, да сколько ж можно! Заметил хозяин Мусорной Горы полу-мононокэ и Дивную Белую Фигню:
- А ты что ещё за недоразумение и кем тебя назначить?
- Нас двое вообще-то! Можно повниметельнее и не так небрежно! — пока они ползли полу-мононокэ прониклась духом общего балагурного буйства. Да и легко быть дерзкой, когда вон как высоко стоишь.
- Ишь, царевна, дитя без глазу! Смелая. А нянька-то у тебя одна, да и та Фигня!
- Зато Дивная и Белая — Фигня нахохлилась, накруглила бока, разобширилась.
- Ладно, не бугрись — чешет Нуши клешнёю пыльный затылок, — что ж мне с вами такими делать...
Тем временем поблизости бунтующие, подтянулись, заинтересовались, затихли заинтригованные — о-о-о, какая странная мононокэ — полу — да! Полундра! Нуши говорит две их! Каков симбиоз, каково плодовое тело! Колдовство! Флуктуация! Снова все вокруг завибрировали.
Полумононокэ и Дивная Белая Фигня сначала растерялись, а потом видят — горяне мирные, любознательные — с зубами, но не кусучие. Обрадовались из-под-куста-выползни вниманию и давай выпендриваться: и так развернётся Белая и так изогнётся Полу — ну чисто перформанс. А все смотрят одобрительно, кто чем может улыбается. Сами того не зная помогли умученному охрипшему Нуши порядок на Горе восстановить. В общем случилось у мусорного племени благо — от спонтанного искусства. Все решили, что это был как бы танец и такое можно для красоты показывать. А Нуши встрепенулся:
- Знаю кто ты будешь! Две как одна и по одной вместе, будете вы целая мононокэ покровительница удачных встреч и странных союзов ко всеобщей радости — Таэнакоо-но-бякухиме! Так тому и быть! Бери имя, новая мононокэ, иди, танцуй, Таэнакоо-но-бякухиме!
- Таэнакоо-но-бякухиме! Таэнакоо-но-бякухиме! - затопали вокруг, замели хвостами, захлопали, заклёкотали — Таэнакоо-но-бякухиме! Омедетоо! Омедетоо! Омедетоо!
***
Куклосказка.
читать дальшеВещи хотят души. У вещей своя судьба: умудрись прослужить сто лет, и тебе выделят душу. Или она в тебе вырастет: окуклится, созреет внутри, расправит крылья — будешь через сто лет вещь, летающая сама по себе. Может сверху наплывёт перламутровым панцирем — будешь вещь в себе — отдыхающая — лежи и не шурши — созерцай. Хорошо колесу через сто лет созерцать. Только бы сдюжить, только бы дожить, дождаться, дотянуть, скрепя сердце.
Скульптурам проще: стой себе скульптурно — в позе, и все любуются. Да. В парке птицы на голову гадят — обтекай стоически, живописно. Бронзовый — зеленей, окисляйся, каменный — мхом обрастай, сиреневой плесенью. Студенты художники очки тебе пристроят, тюрбан из половой тряпки, папироску в зубы. Бурная жизнь. В музее вот хорошо — надёжно, и смотрят, и тишина, и температурный режим, и ни-дышите-на-шидевры. Но музей — для избранных. Музей для имеющих художественную ценность. Для подрывателей мировоззрений, для сотрясателей мирозданий, для изменителей судеб — от девяти баллов и выше. Музей для тех, кому повезло.
Голове безымянной девушки не повезло. Она была одной из многих — из формочки — гипсовый тираж — чпок и готово: для студентов художников — учебное пособие или поставить в пыльный угол — антураж, претензия — мы слегка богемные, гипсы вот на полках и всякая живопись. Безвестный скульптор, пыльная мастерская-сарайка на окраине города, гномы-эльфы, гомерические мухоморы вместо соседей, цементные клумбы, бронзовые прости-госоподи уточки.
В лучшем случае голову ждал угол. Вероятно пятый. Однако каждой гипсовой голове хочется верить, что уж ей-то повезёт без сомнений, уж её-то чистую, свежеотлитую, белую бархатно, нежно ландышную, тёплую, дышащую поставят на пьедестал, под стеклянный колпак, в галерею, до отрастания души, на веки вечные - исключительно для красоты. Уж ей-то будут любоваться, вздыхать, восхищаться толпы с экскурсиями, аборигены и туристы, специалисты и профаны! Ну хочется ей, ну ой.
Не поставили — не Микелянджело, не Роден, не Тильман Рименшнайдер, не какой-нибудь там Антонио Канова — нет — не Судьба. Не Мессершмидт — тот который гримасы, а не самолёт. Не летать, не отсвечивать, не морщиться. Взяли в тон шёлковым обоям - моющимся — барочные вазончики, гипсовая головка, стульчики венские — с гончим изгибом сухого бедра — так по-заподному, так изящно, свежо, креативно — не как у всех...
Впрочем, угол тоже не плохо — можно сто лет перетоптаться, покашливая в томное плечико, а там и душа подоспеет, и жить — вспорхнуть щеглом, парить в вышине, в облаках, голубых просторах. Ох! Ах!
Голову безымянной девушки купил господин Шибито. Хотел угодить прогрессивной супруге. Однако госпожа Шибито, невзлюбила белую покупку с полувзгляда. Что за вульгарная поделка — не богиня, не горная нимфа, даже не наяда, да хоть бы вакханка — нет же! И на валькирию согласна. Но узкоглазая девчонка из соседней деревни! Куда смотрел глупый господин Шибито, ничего ему нельзя поручить, никакого художественного вкуса, никакого такта, ни маковой крупинки толка, таланта — потолок на уровне плинтуса. Фу! Фи! Фе!
Вознамерилась госпожа Шибито забрать деньги, вернуть скульптуру ремесленнику, остолопу безыдейному, который вместо того чтобы копировать великих, почтенных и заслуженных, возомнил себя скульптором, да наладился стряпать гипсовых вертихвосток без роду без племени, лисиц длинноносых. Каков ушлый тануки, ещё и смеет дурить неразумного тёху, господина Шибито, подсовывать ему непотребство, вместо нимф, богинь и наяд правильных и древнегреческих — самых подходящих для приличного интерьера.
Только лопнула вся её затея, как дрянной мешок из банановых листьев — господин Шибито упёрся и растопырился. По его мнению безымянная голова отлично сочеталась и с пугливыми тонкошеими стульями и с грозными пузанами-вазонами — голова остаётся и никаких гвоздей, то есть греческих богинь!
Тут уж госпоже Шибито пришлось заткнуть змеиный язычок за пояс. А яд-то всё капает, прожигает в подоле дырки. Нехорошо! Зайдёт она в парадную комнату гостиную, а там эта тварь гипсовая пялит злорадные бельма — сощурилась, будто ехидствует, посмеивается. Нет, не успокоилась госпожа. Жалко было ей денег, но избавиться от свербящей поделки хотелось сильнее, так что однажды махнула она рукавом модного махрового халатика пошибче, и смела ненавистную девицу с пьедестала прямо на холодный мраморный пол. Не тягаться мягкому гипсу с мрамором, откололся большой кусок от несчастной безымянной головы. Распалённая вандальством госпожа Шибито ещё и лаковой туфелькой отколыш растоптала, чтоб уж наверняка — не починить — в меловую крошку, мелкую пыль, прах — в крах!
Так разбились все мечты и надежды гипсовой головы, и сама голова разбилась и выбросили её ущербную за ненадобностью. С отбитым профилем да на свалке — какая уж душа, какие сто лет! Неодушенную вещь обидеть может каждый. ...Если она не ядерная боеголовка, ха-ха. Впрочем, это как посмотреть, как повернуть, куда подвинуть. Судьба вещей особенно хрупка и ненадёжна. Вещи подневольны, вещам нужны бережные люди. А на свалке только крысы по ночам грызут, пауки плетут, цикады верещат, да шмыгают голодные лисицы и нетопырь бесшумный в темноте. Лежала в куче мусора голова безымянной девушки и не надеялась. Ни-на-что.
Правда потом в тех краях случился большой пожар. Бывает. Всё изменилось, выгорело. А у мусорной горы появился свой Нуши — хранитель. Вокруг из сломанных вещей стали нарождаться мононокэ. Новая жизнь зашевелилась. Разбитая голова подумала: «А почему бы и нет.» Рядом с ней валялась синяя рама от велосипеда, соединилась с нею голова и тоже стала почти мононокэ. Да рама-то без колёс — совсем дурная голова! Когда ещё выпадет случай стать настоящим демоном — на одну судьбу другого не выпадет. Профукала! Растратила! Ротозейка! Безголовая голова - бестолковка! О-о-ох! Очень горевала голова.
Так горевала, что скатилась с горы в горелый лес. А там деревья сломанные. Пристроила мононокэ себе ноги — красивые, длинные, чёрные-точёные… Да только лес был горелый же — палки-ноги обуглились, стали хрупкими. Прошла мононокэ пару шагов и тут же у неё одна нога подломилась. Тогда закатилась она в самые густые кусты и решила лежать там до скончания времён. Когда-нибудь времена ведь кончатся! Теперь с ней уж точно ничего не произойдёт. Просто не может произойти. Никак. Ничего. Никогда!
Город сгорел, свалка тлеет, новорождённые мононокэ дебоширят, Нуши занят, роща эта под горою, кому она нужна, да и не роща уже —непролазный бурелом — не выбраться — жизнь там, здесь — тень, сажа, муть — толщиною в сажень. Так и лежала мононокэ в кустах дремучих и даже не думала, проходит время или нет, живая она теперь или нет, если вещь превратилась в мононокэ, будет ли у неё душа или не положено.
День лежала и два. И ещё долго лежала без движения. А потом вдруг слышит: шебуршит! Угли остывшие рассыпаются или какой зверь заблудший, выживший. Разлепила один единственный глаз, давно уж не белая — плесневелая — серо-желтая с зеленью. И видит чудо: ползёт по выжженой земле дивная белая фигня — очертанием ни на что не похожая, бессмысленная и бесполезная, но белая, красивая — лихо ползёт, извиваясь волнующе.
- Кто ты? — прошептала мононокэ, и подивилась — надо же, говорить умею.
- Я Дивная Белая Фигня! А ты?
- Была головой безымянной девушки, а теперь вот полу-мононокэ — тоже безымянная, да ещё и выбраться не могу отсюда — ноги хрупкие. А ты здесь зачем и куда ползёшь?
- Да случайно, просто ползу, сама не знаю куда. Когда ты Дивная Белая Фигня ползти в определённое место не имеет смысла. Просто ползу, чтобы ползти. У меня не плохо получается ползать.
- А не могла бы ты вытащить меня отсюда? У тебя такие удобные углубления сверху, будто специально сделаны, чтобы за них зацепиться.
- Правда? А я и не знала, что у меня там сверху что-то есть и это что-то может быть полезным! Хорошо, давай попробуем.
Подползла Фигня поближе, полу-мононокэ вскарабкалась на неё, зацепилась хрупкими ножками за углубления, и ещё произошло чудо: вдруг взлетела она ввысь над горелой рощей и увидела всё вокруг далеко-далеко, широко-широко на весь распростёртый простор взглянула — пошатнулась ошалевшая.
- Ну как там, что там? — засуетилась Дивная Белая Фигня — Держишься?
- Да! Высота, красота! Как же хорошо, что ты приползала, замечательная Белая Фигня! Вот спасибо! Я теперь всё вижу, крепко стою и знаю куда ползти. Ползи прямо, там на Мусорной горе Нуши и много молодых мононокэ. Поползли к ним!
- Отличная идея, ползём.
Так выползли они из горелого леса к подножию горы, а потом и на саму гору взабрались. Только хотели от впечатлений отдышаться.
А на горе тарарам и пляски: новая жизнь квохчет и булькает, все бегают, скачут, лопочут, завывают и трелью раскатываются, мусор ворошат, швыркают, подлетают над кучами-кручами, сам Босх не разберет, что творится и куда. Нуши урчит тощий, злющий, шипит, в саже все сорок ложноножек, кончики ушей вздрагивают от натуги — охрип орать, порядок наводить — досталось не хозяйство, а сплошное недоразумение с безобразием — никаких иерихонов не напасёшься. А тут ещё одна колонча из чащи, да сколько ж можно! Заметил хозяин Мусорной Горы полу-мононокэ и Дивную Белую Фигню:
- А ты что ещё за недоразумение и кем тебя назначить?
- Нас двое вообще-то! Можно повниметельнее и не так небрежно! — пока они ползли полу-мононокэ прониклась духом общего балагурного буйства. Да и легко быть дерзкой, когда вон как высоко стоишь.
- Ишь, царевна, дитя без глазу! Смелая. А нянька-то у тебя одна, да и та Фигня!
- Зато Дивная и Белая — Фигня нахохлилась, накруглила бока, разобширилась.
- Ладно, не бугрись — чешет Нуши клешнёю пыльный затылок, — что ж мне с вами такими делать...
Тем временем поблизости бунтующие, подтянулись, заинтересовались, затихли заинтригованные — о-о-о, какая странная мононокэ — полу — да! Полундра! Нуши говорит две их! Каков симбиоз, каково плодовое тело! Колдовство! Флуктуация! Снова все вокруг завибрировали.
Полумононокэ и Дивная Белая Фигня сначала растерялись, а потом видят — горяне мирные, любознательные — с зубами, но не кусучие. Обрадовались из-под-куста-выползни вниманию и давай выпендриваться: и так развернётся Белая и так изогнётся Полу — ну чисто перформанс. А все смотрят одобрительно, кто чем может улыбается. Сами того не зная помогли умученному охрипшему Нуши порядок на Горе восстановить. В общем случилось у мусорного племени благо — от спонтанного искусства. Все решили, что это был как бы танец и такое можно для красоты показывать. А Нуши встрепенулся:
- Знаю кто ты будешь! Две как одна и по одной вместе, будете вы целая мононокэ покровительница удачных встреч и странных союзов ко всеобщей радости — Таэнакоо-но-бякухиме! Так тому и быть! Бери имя, новая мононокэ, иди, танцуй, Таэнакоо-но-бякухиме!
- Таэнакоо-но-бякухиме! Таэнакоо-но-бякухиме! - затопали вокруг, замели хвостами, захлопали, заклёкотали — Таэнакоо-но-бякухиме! Омедетоо! Омедетоо! Омедетоо!
@темы: bjd, куклы, morbid anatomy, real gone, куклосказки, папье-маше, unexpected kinder
-
-
18.06.2019 в 21:02Вещи хотят души. У вещей своя судьба: умудрись прослужить сто лет, и тебе выделят душу. Или она в тебе вырастет: окуклится, созреет внутри, расправит крылья — будешь через сто лет вещь, летающая сама по себе. потрясающий зачин! примерно так я себе это и представляю, жизнь вещей в ожидании одушевления. Прекрасная история, хоть и с Фигнёй, зато Белой и Дивной.
-
-
19.06.2019 в 05:26Уру-ру, я так рад, что сказка понравилась! Спасиииибо)))
Так дооооолго не мог её написать - месяца два какой-то суп из обрывков текста в голове бултыхался, а потом - хлобысь - и написалось совсем другое - быстро - за два дня. Пока самому нравится))) Впрочем, стоит перечитать через месяц и захочется что-нибудь исправить, наверняка.