"Es gibt keine gluckliche Zeiten, es gibt nur zeitloses Gluck."
Фсё! После завтра ночером уезжает Ксеня сдаваться в радиоактивный плен... По закону подлости город Омск завалило снегом! Но нервов уже нет - последнюю неделю протусила в местных больничках... нервы остались там. Теперь просто и бесстрастно держу все присоски на щупальцах крестиком, чтобы омичи к моему приезду расчистили дорогу до ОКБ, ибо на от-вокзала до этой самой Б у меня всего час сорок пять времени (рукалицо) Ксеня обязана попасть туда во время!
Будет она скоро излучать бетту и гамму, а щитовидка её умрёт окончательно, и наступит в ксенином мире покой и благоденствие - в идеале, да, главное чтобы не в вакууме, бгггг. Хотелось много гундеть и жаловаться - есть на что, а вот села писать и как-то расхотелось. Ощущения будто пыльным мешком с тряпками по голове стукнули - голова как бэ есть, в неё можно, например, есть, а зачем она ещё нужна не понятно... о, на ней можно волосы покрасить перед отъездом, да-да-да.
Октябрь у Ксени был адово не продуктивный, как и сентябрь (рукалицо) Громада планов на до-ядерной-войны-нужно-успеть осела и расплылась в неведомое. Весь месяц Ксеня что-то делала, даже к Мусе съездила, но как будто это всё была не она - и не Сеня и не Мама Карла - и вообще никто - нечто ксенеподобное делало делоподобные дела весь месяц. О, да!
А ещё Ксеня как-то неравномерно размазала мамикарлину деятельность по разным сетевым ресурсам и теперь совсем не помнит, где и чего у неё просили показать... поэтому покажет тут. Есть у Мамы Карлы трёх этажная стеклянная витрина из Икеи - узенький, изящный пенальчик - дом для кукол. Он пока гол, прозрачен и полупуст. Заселён только третий этаж. Впрочем заселён - это громко сказано: там на "чемоданах" из под растворимого кофе долго и печально сидели молча и скучали Эрнст и Генрих. Потом Мамуля про них вспомнила, стряхнула пыль, сшила Эрнсту пальто, смастерила подставку, заменила вульгарные банки из под кофе коробками посимпатичнее - быт за стеклом стал менее бесприютен. Так вот кто-то где-то меня просил показать, как моим зелёным человечкам живётся в стеклянном доме. Показываю.
читать дальшеПодставку Мама Карла сделала полюбившимся ей способом: из картона, оклеила яичной скорлупой, зашпатлевала, зашлифовала, замазала маслом. Получилось красиво, фактурно... но, пожалуй, пестровато... и фоток процесса она в этот раз совсем не сделала... наверное потому, что подставка планировалась временная. А теперь вот и не знаю, будет ли она её переделывать.
И ещё фоток из стеклянного дома:
***
Как-то раз Мама Карла обещала дописать фрагмент "Из жизни убегающих" про оськины слуховые глюки - точно помнит, тут обещала. Долго она вокруг него ходила кругами, не зная с какого боку подцепить, и нужно ли вообще его подцеплять, потому как главным качеством фрагмента должна была стать тошнотворность... Извернулась, подцепила. Пока правила, перечитывая вслух, таки вдохнула некоторую тошность, но возможно это всё просто нервы - задёрганная Ксеня не желает помогать Маме Карле с её глючными куклосказками. Но дописала - отделалась!
Итак, часть из жизни убегающих, на этот раз вполне определённая хронологически, следует сразу за "Четыре цвета: белый, красный, красный и снова белый." (выкладывала тут)
Для создания атмосфэры:
Сернисто-серый.
Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Щёлк! И ни щёлки, ни лучика, только тьма, мягкая пульсирующая тьма – тугая утроба проглотившего мир чудовища. Щёлк! Словно надломился стеклянный взрыватель химической бомбы. Щёлк, щёлк, щёлк. Замки, засовы, затворы. Мрак воткнулся холодным дулом в горло, и ехидно писклявый голосок запел над самым ухом: их там полно, полно, полно! Полным-полно, полным-полно, полно-о-о-о! И жизнь твоя – говно, говным-говно-о давно, давно-о-о-о! Одно, одно, давно на дно-о-о-о! …Темнота пробежала скользкими пальчиками по щекам, вцепилась в белёсые брови и со сладострастным хрустом саданула коленом в переносицу. С-с-сдохни, мразь! – влезло сороконожкой в ушную раковину. Голова-колокол, чёрная кровь хлынула, запирая мир, вытягивая и глуша все внешние звуки, оставляя лишь тусклый, серый звон, сквозь который, откуда-то сверху, посыпались, словно крысы, голоса прошлого. Сырой волной-стаей, сметая время, отменяя принадлежность.
- Один, ты всегда будешь один! Один против всех, понимаешь?
- Ненавижу, ненавижу!!! Ничтожество! – завывал сорванный женский голос.
- Такие как вы не должны умирать сразу… Не должны умирать сразу…
- Вколи ему ещё, он сейчас вырубится, - с другой стороны - мужской, деловитый, - герр майор, чего вы от меня хотите, я всего лишь врач! Я знаю, что это важно, но…
- Лови её! Лови! Вон она, вон! – звонкие мальчишеские голоса, пересыпанные крупой выстрелов.
- Стреляй, Оскар! Ну же стреляй!
- Трус, несчастный трус! Оське нужно было родиться девчонкой! Девчонка! Трусливая девчонка!
- А штабной такой важный, орёт на него, мол, ты совсем без мозгов что ли! И тут как раз шальная… и забрызгало его всего, новенький мундир! Всё, думаю, избавил Бог от напасти – соберёт манатки и в штаб обратно. А он, как был важный, отряхнулся и ехидно так, мол, ну надо же, я его недооценивал, мозгов в нём было даже с излишком.
- Ненавижу тебя! Тебя и твоего папашу! Ненавижу! Ты сломал мне жизнь. Проклятые аристократы – только о себе и думаете!
- Они не люди.
- Убей её! Слабак! Тряпка! Убей её!
- Если любишь меня, убей.
- Ты больной, тебя нужно держать в клетке, ты понимаешь это?
- Чудовище! Бестыжее чудовище!
- Позор, боже, какой позор! Как же мне стыдно! Оскар, за что? Всю жизнь, всю жизнь ты будешь жалеть об этом!
- Ты урод. Ошибка природы. Такие в лучшем случае заканчивают жизнь в психушке! Я сдам тебя врачам для экспериментов, если ты не образумишься, имей в виду.
- Говори! Говори!!! Бесполезно, он уже умер, уберите это.
- Неужели ты думал, что всё всерьёз. Ха-ха-ха, да ты что французских романов обчитался! Наивность тебе не к лицу.
- Конечно, нет, я ухожу. Что тебе делать? Умри.
- Умри!
- Ты мне больше не сын!
- Она не человек! Стреляй, Оскар, стреляй!
- Это не страшно! Не страшно, не страшно.
- Ненавижу!!!
- Вы должны…
- Представляешь, он идёт, а у него ребро выпадывает, а он идёт и обратно его запихивает. Запихивает и дальше шлёпает. Мы всё ждём, ну, когда же он упадёт-то. А он всё идёт и запихивает, идёт и запихивает, идёт…
Идёт.
- Идиот! Какой дурак передоверяет такое ответственное дело!
- Как ты смеешь, марать репутацию нашей семьи! Лечись!
- Скажи спасибо своему папочке!
-Там полно заразы. Вымойте руки, герр майор.
- Сдохнешь в одиночестве, кому ты такой нужен!
- Ты убил птицу? Отвечай, глупый мальчишка!
- Ты убил птицу? Ты убил птицу?!
- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
- Оска-а-а-ар!
- Ложи-и-и-ись!
- Я никогда не любил тебя. Можешь считать, что это была шутка.
- Счастливо оставаться.
- Стреляй, ну, стреляй же!
- Стреляй!
- Стреляй, ну!
- Ну!
- Ох, красавчик, я бы сам тебя повесил, да по закону не положено. Чего пялишься, дитя Франкентштейна, шучу я так, шучу…
Шучу, шучу, урчу, учу, лечу… топчу, кричу, хочу…
- Вы должны!!!
И где-то вдалеке зашлись радостным лаем зенитки.
Маленькое и мягкое легонько ударило в грудь, дохнуло теплом в лицо.
- Господин фон Дитрих… Господин фон Дитрих.
Пахнущая гнилой раной чёрная пустота закачалась.
- Господин фон Дитрих, очнитесь!
Оскар вдруг почувствовал земляной, до лоснящейся гладкости утоптанный, прохладный пол коридора. Лёжа. С трудом разлепил веки. Из непроглядной тьмы мерцали огоньки чьих-то глаз.
- Господин фон Дитрих, с вами всё в порядке? – встревожено бормотал чёрный слуга.
- А, Шоколад, это ты! Где я?
- Дома, господин.
- А какого чёрта тут такая темнота? - неуверенно цепляясь за стену и пытаясь подняться, - ох!
- Я помогу вам! Позвать доктора?
- Отстань! И Вальтеру не вздумай говорить! Прогоню и денег не дам! Так почему здесь темно-то? Свет! Верни мне свет немедленно!
- На улице слишком жарко, я закрыл ставни, чтобы зной не пробирался в дом.
- Ну, так открой эти чёртовы ставни! И никогда больше так не делай, слышишь!
- Да, господин фон Дитрих.
Оскар поднялся. Темнота поредела. Шоколад секунду поколебавшись, так и не осмелился спросить что-то ещё, побежал во двор открывать ставни. Фон Дитрих немного постоял, моргая, напряжённо вглядываясь в полумрак, вытер лоб тыльной стороной ладони и медленно побрёл в тусклую глубь коридора.
- Зной, мать его! – выругался он шёпотом, - На лысо побреюсь!
***
***
И тут Мама Карла подумала, что чужие истории всегда остаются чужими – их невозможно присвоить. Чужие чувства так же далеки от тебя, как чужой больной зуб. Как ни описывай все «прелести» пульпита, прочитавшему не придёт в голову запивать водкой горсть димедрола. И хорошо. Но вообще-то она хотела сказать не об этом. У Мамы Карлы болят не зубы - гораздо менее материальные органы: самолюбие и совесть. Самолюбие, потому что читатель непременно забудет правило мамикарлиного Мира Кривых Зеркал – отражение не равно отражаемому, а тексты тут вообще побочное явление, вроде сухого остатка – и радостно начнёт искать фактические ошибки, нелепости, нестыковки и прочие живые нитки там, где их быть согласно забытому правилу просто не может… Да-да, очень удобное правило, я в курсе. Мамуле захочется объяснить, оправдаться, но лень и благоразумие помешают, а самолюбие пострадает… впрочем, это всё же лучше, чем больной зуб и точно лучше чем «зубная боль в сердце».
Другое дело гиперчувствительная совесть, давно попавшая под дурное влияние деятельной паранойи. «Не тронь чужих персонажей!» - золотое правило, повторяемое снова и снова. Не важно, что жанры и миры совсем разные, всегда найдутся готовые погрозить пальцем. Будут ли они правы? А чёрт их знает! …Именно этот чёрт, быть ему не ладным, и смущает больше всего. Как взять чужого персонажа и не прослыть вором – таки дилемма, ха-ха-ха – а вариант с пряниками-то поточнее будет!
…Сеня считает, что Маме Карле вредно слишком много думать. Но не думать же просто не возможно, особенно если это вредно! И всё небо в белых обезьянах!
Зарекшись и снова схватившись лепить чужого персонажа, Мама Карла говорит: мир книги остаётся не тронутым, персонажи не выходят из него в мир кукол. Выходят отражения, а это уже совсем-совсем другое! Они связаны, но не равны. Зеркала кривые, руки – местами, а о кривизне языка и восприятия много, красиво и непонятно написал Божественный Людвиг, который конечно-был-прав. Совесть, отвали, ты тут не нужна! Не нужна-то не нужна, но лучше всё перепроверить, говорит Деятельная Паранойя и гонит Маму Карлу цитировать «первоисточник». Она перечитывает книгу и понимает, что да – отражение отличается, однако глубина контекста тут не будет лишней! Поэтому сворачиваю занудное вступление и привожу цитаты из книги Вадим Михалыча. Его персонаж был таким:
«Дитрих, типичный прусак, происходил из почтенного юнкерского рода. Пропорции его черепа, носа, ушей могли привести в восторг любого исследователя благородных признаков арийской расы.
Он получил не только военное, но и более широкое образование и рисковал попасть под формулу фюрера, оглашённую во время выступления в рейхстаге 30 января 1930 года: «Интеллигенция – это отбросы нации…» Но и с этой стороны ничто не угрожало капитану Оскару фон Дитриху, руководящему сотруднику отдела абвера «3Ц» - контрразведка.»
«…Для Оскара фон Дитриха работа в «3Ц»-отделе была не просто службой, профессией, даже не карьерой. Это был гармонический комплекс, в котором он нашёл воплощение своих надежд, убеждений, идеалов сверхличности, свободной от духовно связывающих обычного человека наивных законов нравственности и морали. И самое значительное, что он получил, - власть, власть над людьми. Что может быть выше сладострастной игры человеческой жизнью – самой азартной из всех игр!»
«… но кое-что ему всё же пришлось пережить. В пору юношеской зрелости он испытывал болезненную застенчивость по отношению к женщине, а когда попытался её преодолеть, оказался бессильным. Девица, с которой он имел дело, разболтала о его недостатке, и Дитриха долго преследовала насмешливая жалость сверстников.
В военном училище он стал последователем древних патрицианских развращённых нравов и обрёл покровителя в лице преподавателя фехтования, который заставил кадетов почтительно относиться к Оскару.»
«…Каким-то образом об интимной дружбе с учителем узнал отец Оскара, заслуженный офицер рейхсвера, бывший адъютант кайзера. Между отцом и сыном произошёл тяжёлый разговор, в процессе которого сын посмел намекнуть, что сам кайзер обладал теми же склонностями, какие были у обожаемого им учителя фехтования. Кончилось всё тем, что отец отказал сыну в ежемесячном пенсионе.
Чтобы не подвергаться лишениям, Оскар украл у матери кое-какие фамильные драгоценности. И, хотя его поступок не был предан гласности, Оскар, любивший мать, долго переживал своё унижение, видя её всегда теперь испуганное, грустное лицо.
Был ещё один случай (...), воспоминание о котором и теперь, спустя много лет, заставляло его краснеть. Как-то на открытый лагерный полигон, где занимались юнкера, забрела хорошенькая беленькая козочка. Обрадовавшись развлечению, юнкера открыли по ней беспорядочную пальбу. Израненная коза сначала металась с жалобными воплями, а потом поползла, волоча перебитые задние ноги. Юнкера столпились вокруг и с любопытством следили за её агонией. И тут Оскар не выдержал – разрыдался.
Это было непристойно.
На офицерском совете училища Оскару пришлось выслушать справедливые упрёки в том, что он опозорил училище, что его возмутительное поведение, недостойное будущего офицера, произвело самое тягостное впечатление на юнкеров. Говорили даже, что его следует отчислить.
Был вызван отец; и если во время обсуждения не очень приличной дружбы с учителем фехтования отец только иронически усмехнулся, а потом лишил Оскара пенсиона, сказав, что юнкер, который не платит девкам на Александрплац, может жить более экономно, то теперь полковник фон Дитрих исступлённо орал на сына, судорожно хватал его за лацканы мундира венозными, дряблыми пальцами и даже пытался дать пощёчину.
В конце концов Оскар покаялся и всё обошлось.
После окончания училища Оскар фон Дитрих умело использовал протекцию отца для прохождения службы в армии, поступил в абвер и третий отдел избрал вначале потому, что тут была неограниченная возможность унижать других в отместку за некогда пережитые им самим унижения.
Но с годами пришёл опыт, фон Дитрих, занимая всё более значительные должности, убедился, что эта служба даёт ему многое. Она не только избавляет от комплекса неполноценности, о чём он с большим удовольствием вычитал у Фрейда, но и вооружает теорией превосходства сильной личности над прочими.»
«… Худощавый до хрупкости, но не лишённый грации, чрезвычайно сдержанный в обращении, Оскар фон Дитрих даже со старшими по должности был так высокомерно, чопорно, тонко и леденяще вежлив, что это давало ему возможность в любых обстоятельствах сохранять достоинство и неуличимо унижать других. В сущности, он был фантазёр: воображал себя гением, поправшим всё человеческое, высоко стоящим над теми, компрометирующим материалом о которых он располагал.
И, глядя прозрачными голубыми, почти женскими глазами на старшего и по званию и по должности армейского офицера, беседуя с ним о чём-нибудь отвлечённом, Дитрих наслаждался своей незримой властью, так как обладал информацией, которая могла в любой момент обратить этого офицера в солдата или даже в мишень для упражнений дежурного подразделения гестапо.»
«…Несмотря на то что майор Штейнглиц был старше по званию, он относился к капитану Дитриху как подчинённый. …И когда, например, Оскар разбил патефонную пластинку с любимой своей песенкой «Айне нахт ин Монте-Карло», Штейнглиц мгновенно вызвался добыть в отделе пропаганды другую.»
«…Но распоряжались тут не полковники, а представитель контрразведки капитан Дитрих. Он приказал обследовать раненого здесь же, на месте.»
«…- Он должен заговорить, - твёрдо сказал Дитрих. И улыбнувшись врачу, добавил: - Я вам очень советую, герр доктор, не терять времени, если, конечно, вы не хотите потерять нечто более важное.»
«… В ночной тиши был хорошо слышен раздражённый голос (&hellip
:
- Какую ногу вы крутите, доктор? Я же вам сказал – поломанную! Теперь в другом направлении.»
«…Оба офицера молчали. Тишину нарушил Дитрих – пожаловался капризно, обиженно:
- Я же его логично убеждал…
Штейнглиц спросил:
-Будешь докладывать?
Капитан отрицательно качнул головой.»
«…- А если я донесу раньше, чем ты?
- Ничего, друг мой, у тебя не выйдет. – Голос Дитриха звучал ласково.
- Почему?
- Твоя информация мной сейчас уже принята. Но не сегодняшним числом, и за её злоумышленную задержку тебя расстреляют.
- Ловко! Но почему ты придаёшь всему этому такое значение?
(&hellip - Я дорожу честью третьего отдела «Ц». У нас никогда не было никаких промахов в работе, у нас и сейчас нет никаких промахов. И не будет.
Штейнглиц воскликнул горячо, искренне:
- Оскар, можешь быть спокоен – я тебя понял!
- Как утверждает Винкельман, спокойствие есть качество, более присущее красоте. А мне нравится быть всегда и при всех обстоятельствах красивым…»
Не смотря на то, что персонаж второстепенный, в книге его много, а тащить к себе все цитаты Мамуле лень. Хватит и этого. Можно было бы принести кровавый фрагмент страстно не красивой смерти «антигероя» - автор убивал его не без наслаждения – но, частично фрагмент уже цитировался в мамулиной писанине, поэтому оставим. К тому же эта часть сернисто-серая, лишние кровь и клюква нам тут не нужны.
***
А вообще Вадим Михалыч так старательно старается показать своего антигероя мудаком, так старается, что вот в конце истории хочется поставить жирную такую точку. Как-то чтобы в противовес, брызнуть холодненьким, например, шампанским... Да, притащить сюда какой-нибудь восхитительной пошлости - определённо! Волшебной цыганщины на ломанном немецком - очаровательного очарования и фоточка стилистически выдержана, бгггг:
***
А теперь кукольных голов, коль скоро они вам ещё не надоели!
У мамикарлиного Оскара глаза не голубые, а тёмно-синие. Она честно хотела сделать светло-голубые, получилось как всегда... Впрочем, работы с ним ещё туева хуча, поэтому мало ли, вдруг переделаю:
Каким боком в дурную компанию затесался Ори... да случайным - Мама Карла попутно и ему глаза сделала. Хорошие получились серо-карие в крапинку... Хотя большие глаза выглядят как-то странно, посмотрим, что будет на законченном лице и с тонировкой...
А это были заготовки для оськиных глаз - только Мамуля могла так промахнуться с цветом, бгггг, это она думала будет светло-голубой, ога... Заготовки высохли и стали пронзительно синими:
В процессе цвет потеплел, но не посветлел:
А с глазами для Йозефа Мама Карла форменно намучилась. Она сначала сделала ему чудесные крапчатые гадючьего цвета глаза:
И они ему подходили! Но только по цвету, к сожалению... Мамуля пролетела с диаметром, пыталась это исправить и глаза из шариков превратились в странное нечто, которое никак не хотело вставать в глазницы под нужным углом. Кончилось всё трагиццки:
Впрочем, папья позволяет залечивать такие раны без проблем. Залечили. Сделали ещё несколько пар глаз - всё не то. Йозеф оказался самым привередливым из безглазой компании. Неожиданно подошли светлые тёплые серо-карие глаза. Да, ему-то как раз Мама Карла планировала тёмные, кто бы сомневался, что будет наоборот. Глаза ещё не закончены, но видно, что подходят:
А Ёська в дурную компанию затесался отнюдь не случайно! Они оказывается с Оскаром учились вместе. Пока мальчишки развлекались стреляя по козе, а Оскар рыдал "позоря честь училища", Йозеф был единственным учеником, который не покинул позицию и закончил стрельбу по учебной мишени. Возмущал ли его вид ревущего в голос фон Дитриха - нет - люди странные, что с них взять. Было ли ему жалко козу - едва ли - коза была Йозефу безразлична - в те далёкие времена он ещё не особенно понимал, в чём ценность живой жизни. Лишь те люди и животные волновали его, чьи черты годились для воплощения очередного кукольного образа. Если уж быть до конца откровенным, он сам научился быть человеком далеко не сразу, не сразу захотел научиться... Глупые мальчишки и коза в тот самый момент его не волновали, нужно было поскорее сдать стрельбу и тогда можно бежать в общежитие, выставить из комнаты Пауля и сесть за работу над новой куклой.
...Иногда в военных училищах учатся очень странные молодые люди. (В этом посте есть история Йозефа)
Ну, вот. Ксеня очень надеется, что в бариевом бункере её не продержат долго, она быстро оклемается, потому что такое шило в жопе это уже стержень личности и никакими радиоактивными элементами его не испарить, бггггг. Приеду и сразу за кукликов! К тому же все врачи в голос утверждают, что йод 131 - аккуратная пусечка, и убьёт только кусок Ксени, а не всю Ксеню целиком... Будет Ксеня с дохлой щитовидкой внутри - ужос-ужос, но и тут говорят - рассосётся, так что заканчивай егозить, женщина со стержнем, и вали манатки собирать. Балин, а так не хочется ничего собирать, ыыыыы.
О, а ещё же Ксеня тут пошевелила дедуктивными ложноножками головного мозга, заметив, что ей снова на яндекс-деньги пополнение прислали, и пришла к выводу, что есть у неё один меценат, который Маму Карлу регулярно поддерживает... Приятно знать, что ты тут нужен, да, спасибо большое! Очень вдохновляет. У Мамы Карлы много всяких идей и скоро, скоро она на них сосредоточится, да-да-да. ...И этих же до ума в конце концов доводить надо! )))
Настроение:
Будет она скоро излучать бетту и гамму, а щитовидка её умрёт окончательно, и наступит в ксенином мире покой и благоденствие - в идеале, да, главное чтобы не в вакууме, бгггг. Хотелось много гундеть и жаловаться - есть на что, а вот села писать и как-то расхотелось. Ощущения будто пыльным мешком с тряпками по голове стукнули - голова как бэ есть, в неё можно, например, есть, а зачем она ещё нужна не понятно... о, на ней можно волосы покрасить перед отъездом, да-да-да.
Октябрь у Ксени был адово не продуктивный, как и сентябрь (рукалицо) Громада планов на до-ядерной-войны-нужно-успеть осела и расплылась в неведомое. Весь месяц Ксеня что-то делала, даже к Мусе съездила, но как будто это всё была не она - и не Сеня и не Мама Карла - и вообще никто - нечто ксенеподобное делало делоподобные дела весь месяц. О, да!
А ещё Ксеня как-то неравномерно размазала мамикарлину деятельность по разным сетевым ресурсам и теперь совсем не помнит, где и чего у неё просили показать... поэтому покажет тут. Есть у Мамы Карлы трёх этажная стеклянная витрина из Икеи - узенький, изящный пенальчик - дом для кукол. Он пока гол, прозрачен и полупуст. Заселён только третий этаж. Впрочем заселён - это громко сказано: там на "чемоданах" из под растворимого кофе долго и печально сидели молча и скучали Эрнст и Генрих. Потом Мамуля про них вспомнила, стряхнула пыль, сшила Эрнсту пальто, смастерила подставку, заменила вульгарные банки из под кофе коробками посимпатичнее - быт за стеклом стал менее бесприютен. Так вот кто-то где-то меня просил показать, как моим зелёным человечкам живётся в стеклянном доме. Показываю.
читать дальшеПодставку Мама Карла сделала полюбившимся ей способом: из картона, оклеила яичной скорлупой, зашпатлевала, зашлифовала, замазала маслом. Получилось красиво, фактурно... но, пожалуй, пестровато... и фоток процесса она в этот раз совсем не сделала... наверное потому, что подставка планировалась временная. А теперь вот и не знаю, будет ли она её переделывать.
И ещё фоток из стеклянного дома:
***
Как-то раз Мама Карла обещала дописать фрагмент "Из жизни убегающих" про оськины слуховые глюки - точно помнит, тут обещала. Долго она вокруг него ходила кругами, не зная с какого боку подцепить, и нужно ли вообще его подцеплять, потому как главным качеством фрагмента должна была стать тошнотворность... Извернулась, подцепила. Пока правила, перечитывая вслух, таки вдохнула некоторую тошность, но возможно это всё просто нервы - задёрганная Ксеня не желает помогать Маме Карле с её глючными куклосказками. Но дописала - отделалась!
Итак, часть из жизни убегающих, на этот раз вполне определённая хронологически, следует сразу за "Четыре цвета: белый, красный, красный и снова белый." (выкладывала тут)
Для создания атмосфэры:
Сернисто-серый.
Дверь захлопнулась с тихим щелчком. Щёлк! И ни щёлки, ни лучика, только тьма, мягкая пульсирующая тьма – тугая утроба проглотившего мир чудовища. Щёлк! Словно надломился стеклянный взрыватель химической бомбы. Щёлк, щёлк, щёлк. Замки, засовы, затворы. Мрак воткнулся холодным дулом в горло, и ехидно писклявый голосок запел над самым ухом: их там полно, полно, полно! Полным-полно, полным-полно, полно-о-о-о! И жизнь твоя – говно, говным-говно-о давно, давно-о-о-о! Одно, одно, давно на дно-о-о-о! …Темнота пробежала скользкими пальчиками по щекам, вцепилась в белёсые брови и со сладострастным хрустом саданула коленом в переносицу. С-с-сдохни, мразь! – влезло сороконожкой в ушную раковину. Голова-колокол, чёрная кровь хлынула, запирая мир, вытягивая и глуша все внешние звуки, оставляя лишь тусклый, серый звон, сквозь который, откуда-то сверху, посыпались, словно крысы, голоса прошлого. Сырой волной-стаей, сметая время, отменяя принадлежность.
- Один, ты всегда будешь один! Один против всех, понимаешь?
- Ненавижу, ненавижу!!! Ничтожество! – завывал сорванный женский голос.
- Такие как вы не должны умирать сразу… Не должны умирать сразу…
- Вколи ему ещё, он сейчас вырубится, - с другой стороны - мужской, деловитый, - герр майор, чего вы от меня хотите, я всего лишь врач! Я знаю, что это важно, но…
- Лови её! Лови! Вон она, вон! – звонкие мальчишеские голоса, пересыпанные крупой выстрелов.
- Стреляй, Оскар! Ну же стреляй!
- Трус, несчастный трус! Оське нужно было родиться девчонкой! Девчонка! Трусливая девчонка!
- А штабной такой важный, орёт на него, мол, ты совсем без мозгов что ли! И тут как раз шальная… и забрызгало его всего, новенький мундир! Всё, думаю, избавил Бог от напасти – соберёт манатки и в штаб обратно. А он, как был важный, отряхнулся и ехидно так, мол, ну надо же, я его недооценивал, мозгов в нём было даже с излишком.
- Ненавижу тебя! Тебя и твоего папашу! Ненавижу! Ты сломал мне жизнь. Проклятые аристократы – только о себе и думаете!
- Они не люди.
- Убей её! Слабак! Тряпка! Убей её!
- Если любишь меня, убей.
- Ты больной, тебя нужно держать в клетке, ты понимаешь это?
- Чудовище! Бестыжее чудовище!
- Позор, боже, какой позор! Как же мне стыдно! Оскар, за что? Всю жизнь, всю жизнь ты будешь жалеть об этом!
- Ты урод. Ошибка природы. Такие в лучшем случае заканчивают жизнь в психушке! Я сдам тебя врачам для экспериментов, если ты не образумишься, имей в виду.
- Говори! Говори!!! Бесполезно, он уже умер, уберите это.
- Неужели ты думал, что всё всерьёз. Ха-ха-ха, да ты что французских романов обчитался! Наивность тебе не к лицу.
- Конечно, нет, я ухожу. Что тебе делать? Умри.
- Умри!
- Ты мне больше не сын!
- Она не человек! Стреляй, Оскар, стреляй!
- Это не страшно! Не страшно, не страшно.
- Ненавижу!!!
- Вы должны…
- Представляешь, он идёт, а у него ребро выпадывает, а он идёт и обратно его запихивает. Запихивает и дальше шлёпает. Мы всё ждём, ну, когда же он упадёт-то. А он всё идёт и запихивает, идёт и запихивает, идёт…
Идёт.
- Идиот! Какой дурак передоверяет такое ответственное дело!
- Как ты смеешь, марать репутацию нашей семьи! Лечись!
- Скажи спасибо своему папочке!
-Там полно заразы. Вымойте руки, герр майор.
- Сдохнешь в одиночестве, кому ты такой нужен!
- Ты убил птицу? Отвечай, глупый мальчишка!
- Ты убил птицу? Ты убил птицу?!
- Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
- Оска-а-а-ар!
- Ложи-и-и-ись!
- Я никогда не любил тебя. Можешь считать, что это была шутка.
- Счастливо оставаться.
- Стреляй, ну, стреляй же!
- Стреляй!
- Стреляй, ну!
- Ну!
- Ох, красавчик, я бы сам тебя повесил, да по закону не положено. Чего пялишься, дитя Франкентштейна, шучу я так, шучу…
Шучу, шучу, урчу, учу, лечу… топчу, кричу, хочу…
- Вы должны!!!
И где-то вдалеке зашлись радостным лаем зенитки.
Маленькое и мягкое легонько ударило в грудь, дохнуло теплом в лицо.
- Господин фон Дитрих… Господин фон Дитрих.
Пахнущая гнилой раной чёрная пустота закачалась.
- Господин фон Дитрих, очнитесь!
Оскар вдруг почувствовал земляной, до лоснящейся гладкости утоптанный, прохладный пол коридора. Лёжа. С трудом разлепил веки. Из непроглядной тьмы мерцали огоньки чьих-то глаз.
- Господин фон Дитрих, с вами всё в порядке? – встревожено бормотал чёрный слуга.
- А, Шоколад, это ты! Где я?
- Дома, господин.
- А какого чёрта тут такая темнота? - неуверенно цепляясь за стену и пытаясь подняться, - ох!
- Я помогу вам! Позвать доктора?
- Отстань! И Вальтеру не вздумай говорить! Прогоню и денег не дам! Так почему здесь темно-то? Свет! Верни мне свет немедленно!
- На улице слишком жарко, я закрыл ставни, чтобы зной не пробирался в дом.
- Ну, так открой эти чёртовы ставни! И никогда больше так не делай, слышишь!
- Да, господин фон Дитрих.
Оскар поднялся. Темнота поредела. Шоколад секунду поколебавшись, так и не осмелился спросить что-то ещё, побежал во двор открывать ставни. Фон Дитрих немного постоял, моргая, напряжённо вглядываясь в полумрак, вытер лоб тыльной стороной ладони и медленно побрёл в тусклую глубь коридора.
- Зной, мать его! – выругался он шёпотом, - На лысо побреюсь!
***
***
И тут Мама Карла подумала, что чужие истории всегда остаются чужими – их невозможно присвоить. Чужие чувства так же далеки от тебя, как чужой больной зуб. Как ни описывай все «прелести» пульпита, прочитавшему не придёт в голову запивать водкой горсть димедрола. И хорошо. Но вообще-то она хотела сказать не об этом. У Мамы Карлы болят не зубы - гораздо менее материальные органы: самолюбие и совесть. Самолюбие, потому что читатель непременно забудет правило мамикарлиного Мира Кривых Зеркал – отражение не равно отражаемому, а тексты тут вообще побочное явление, вроде сухого остатка – и радостно начнёт искать фактические ошибки, нелепости, нестыковки и прочие живые нитки там, где их быть согласно забытому правилу просто не может… Да-да, очень удобное правило, я в курсе. Мамуле захочется объяснить, оправдаться, но лень и благоразумие помешают, а самолюбие пострадает… впрочем, это всё же лучше, чем больной зуб и точно лучше чем «зубная боль в сердце».
Другое дело гиперчувствительная совесть, давно попавшая под дурное влияние деятельной паранойи. «Не тронь чужих персонажей!» - золотое правило, повторяемое снова и снова. Не важно, что жанры и миры совсем разные, всегда найдутся готовые погрозить пальцем. Будут ли они правы? А чёрт их знает! …Именно этот чёрт, быть ему не ладным, и смущает больше всего. Как взять чужого персонажа и не прослыть вором – таки дилемма, ха-ха-ха – а вариант с пряниками-то поточнее будет!
…Сеня считает, что Маме Карле вредно слишком много думать. Но не думать же просто не возможно, особенно если это вредно! И всё небо в белых обезьянах!
Зарекшись и снова схватившись лепить чужого персонажа, Мама Карла говорит: мир книги остаётся не тронутым, персонажи не выходят из него в мир кукол. Выходят отражения, а это уже совсем-совсем другое! Они связаны, но не равны. Зеркала кривые, руки – местами, а о кривизне языка и восприятия много, красиво и непонятно написал Божественный Людвиг, который конечно-был-прав. Совесть, отвали, ты тут не нужна! Не нужна-то не нужна, но лучше всё перепроверить, говорит Деятельная Паранойя и гонит Маму Карлу цитировать «первоисточник». Она перечитывает книгу и понимает, что да – отражение отличается, однако глубина контекста тут не будет лишней! Поэтому сворачиваю занудное вступление и привожу цитаты из книги Вадим Михалыча. Его персонаж был таким:
«Дитрих, типичный прусак, происходил из почтенного юнкерского рода. Пропорции его черепа, носа, ушей могли привести в восторг любого исследователя благородных признаков арийской расы.
Он получил не только военное, но и более широкое образование и рисковал попасть под формулу фюрера, оглашённую во время выступления в рейхстаге 30 января 1930 года: «Интеллигенция – это отбросы нации…» Но и с этой стороны ничто не угрожало капитану Оскару фон Дитриху, руководящему сотруднику отдела абвера «3Ц» - контрразведка.»
«…Для Оскара фон Дитриха работа в «3Ц»-отделе была не просто службой, профессией, даже не карьерой. Это был гармонический комплекс, в котором он нашёл воплощение своих надежд, убеждений, идеалов сверхличности, свободной от духовно связывающих обычного человека наивных законов нравственности и морали. И самое значительное, что он получил, - власть, власть над людьми. Что может быть выше сладострастной игры человеческой жизнью – самой азартной из всех игр!»
«… но кое-что ему всё же пришлось пережить. В пору юношеской зрелости он испытывал болезненную застенчивость по отношению к женщине, а когда попытался её преодолеть, оказался бессильным. Девица, с которой он имел дело, разболтала о его недостатке, и Дитриха долго преследовала насмешливая жалость сверстников.
В военном училище он стал последователем древних патрицианских развращённых нравов и обрёл покровителя в лице преподавателя фехтования, который заставил кадетов почтительно относиться к Оскару.»
«…Каким-то образом об интимной дружбе с учителем узнал отец Оскара, заслуженный офицер рейхсвера, бывший адъютант кайзера. Между отцом и сыном произошёл тяжёлый разговор, в процессе которого сын посмел намекнуть, что сам кайзер обладал теми же склонностями, какие были у обожаемого им учителя фехтования. Кончилось всё тем, что отец отказал сыну в ежемесячном пенсионе.
Чтобы не подвергаться лишениям, Оскар украл у матери кое-какие фамильные драгоценности. И, хотя его поступок не был предан гласности, Оскар, любивший мать, долго переживал своё унижение, видя её всегда теперь испуганное, грустное лицо.
Был ещё один случай (...), воспоминание о котором и теперь, спустя много лет, заставляло его краснеть. Как-то на открытый лагерный полигон, где занимались юнкера, забрела хорошенькая беленькая козочка. Обрадовавшись развлечению, юнкера открыли по ней беспорядочную пальбу. Израненная коза сначала металась с жалобными воплями, а потом поползла, волоча перебитые задние ноги. Юнкера столпились вокруг и с любопытством следили за её агонией. И тут Оскар не выдержал – разрыдался.
Это было непристойно.
На офицерском совете училища Оскару пришлось выслушать справедливые упрёки в том, что он опозорил училище, что его возмутительное поведение, недостойное будущего офицера, произвело самое тягостное впечатление на юнкеров. Говорили даже, что его следует отчислить.
Был вызван отец; и если во время обсуждения не очень приличной дружбы с учителем фехтования отец только иронически усмехнулся, а потом лишил Оскара пенсиона, сказав, что юнкер, который не платит девкам на Александрплац, может жить более экономно, то теперь полковник фон Дитрих исступлённо орал на сына, судорожно хватал его за лацканы мундира венозными, дряблыми пальцами и даже пытался дать пощёчину.
В конце концов Оскар покаялся и всё обошлось.
После окончания училища Оскар фон Дитрих умело использовал протекцию отца для прохождения службы в армии, поступил в абвер и третий отдел избрал вначале потому, что тут была неограниченная возможность унижать других в отместку за некогда пережитые им самим унижения.
Но с годами пришёл опыт, фон Дитрих, занимая всё более значительные должности, убедился, что эта служба даёт ему многое. Она не только избавляет от комплекса неполноценности, о чём он с большим удовольствием вычитал у Фрейда, но и вооружает теорией превосходства сильной личности над прочими.»
«… Худощавый до хрупкости, но не лишённый грации, чрезвычайно сдержанный в обращении, Оскар фон Дитрих даже со старшими по должности был так высокомерно, чопорно, тонко и леденяще вежлив, что это давало ему возможность в любых обстоятельствах сохранять достоинство и неуличимо унижать других. В сущности, он был фантазёр: воображал себя гением, поправшим всё человеческое, высоко стоящим над теми, компрометирующим материалом о которых он располагал.
И, глядя прозрачными голубыми, почти женскими глазами на старшего и по званию и по должности армейского офицера, беседуя с ним о чём-нибудь отвлечённом, Дитрих наслаждался своей незримой властью, так как обладал информацией, которая могла в любой момент обратить этого офицера в солдата или даже в мишень для упражнений дежурного подразделения гестапо.»
«…Несмотря на то что майор Штейнглиц был старше по званию, он относился к капитану Дитриху как подчинённый. …И когда, например, Оскар разбил патефонную пластинку с любимой своей песенкой «Айне нахт ин Монте-Карло», Штейнглиц мгновенно вызвался добыть в отделе пропаганды другую.»
«…Но распоряжались тут не полковники, а представитель контрразведки капитан Дитрих. Он приказал обследовать раненого здесь же, на месте.»
«…- Он должен заговорить, - твёрдо сказал Дитрих. И улыбнувшись врачу, добавил: - Я вам очень советую, герр доктор, не терять времени, если, конечно, вы не хотите потерять нечто более важное.»
«… В ночной тиши был хорошо слышен раздражённый голос (&hellip
:- Какую ногу вы крутите, доктор? Я же вам сказал – поломанную! Теперь в другом направлении.»
«…Оба офицера молчали. Тишину нарушил Дитрих – пожаловался капризно, обиженно:
- Я же его логично убеждал…
Штейнглиц спросил:
-Будешь докладывать?
Капитан отрицательно качнул головой.»
«…- А если я донесу раньше, чем ты?
- Ничего, друг мой, у тебя не выйдет. – Голос Дитриха звучал ласково.
- Почему?
- Твоя информация мной сейчас уже принята. Но не сегодняшним числом, и за её злоумышленную задержку тебя расстреляют.
- Ловко! Но почему ты придаёшь всему этому такое значение?
(&hellip
- Я дорожу честью третьего отдела «Ц». У нас никогда не было никаких промахов в работе, у нас и сейчас нет никаких промахов. И не будет.Штейнглиц воскликнул горячо, искренне:
- Оскар, можешь быть спокоен – я тебя понял!
- Как утверждает Винкельман, спокойствие есть качество, более присущее красоте. А мне нравится быть всегда и при всех обстоятельствах красивым…»
Не смотря на то, что персонаж второстепенный, в книге его много, а тащить к себе все цитаты Мамуле лень. Хватит и этого. Можно было бы принести кровавый фрагмент страстно не красивой смерти «антигероя» - автор убивал его не без наслаждения – но, частично фрагмент уже цитировался в мамулиной писанине, поэтому оставим. К тому же эта часть сернисто-серая, лишние кровь и клюква нам тут не нужны.
***
А вообще Вадим Михалыч так старательно старается показать своего антигероя мудаком, так старается, что вот в конце истории хочется поставить жирную такую точку. Как-то чтобы в противовес, брызнуть холодненьким, например, шампанским... Да, притащить сюда какой-нибудь восхитительной пошлости - определённо! Волшебной цыганщины на ломанном немецком - очаровательного очарования и фоточка стилистически выдержана, бгггг:
***
А теперь кукольных голов, коль скоро они вам ещё не надоели!
У мамикарлиного Оскара глаза не голубые, а тёмно-синие. Она честно хотела сделать светло-голубые, получилось как всегда... Впрочем, работы с ним ещё туева хуча, поэтому мало ли, вдруг переделаю:
Каким боком в дурную компанию затесался Ори... да случайным - Мама Карла попутно и ему глаза сделала. Хорошие получились серо-карие в крапинку... Хотя большие глаза выглядят как-то странно, посмотрим, что будет на законченном лице и с тонировкой...
А это были заготовки для оськиных глаз - только Мамуля могла так промахнуться с цветом, бгггг, это она думала будет светло-голубой, ога... Заготовки высохли и стали пронзительно синими:
В процессе цвет потеплел, но не посветлел:
А с глазами для Йозефа Мама Карла форменно намучилась. Она сначала сделала ему чудесные крапчатые гадючьего цвета глаза:
И они ему подходили! Но только по цвету, к сожалению... Мамуля пролетела с диаметром, пыталась это исправить и глаза из шариков превратились в странное нечто, которое никак не хотело вставать в глазницы под нужным углом. Кончилось всё трагиццки:
Впрочем, папья позволяет залечивать такие раны без проблем. Залечили. Сделали ещё несколько пар глаз - всё не то. Йозеф оказался самым привередливым из безглазой компании. Неожиданно подошли светлые тёплые серо-карие глаза. Да, ему-то как раз Мама Карла планировала тёмные, кто бы сомневался, что будет наоборот. Глаза ещё не закончены, но видно, что подходят:
А Ёська в дурную компанию затесался отнюдь не случайно! Они оказывается с Оскаром учились вместе. Пока мальчишки развлекались стреляя по козе, а Оскар рыдал "позоря честь училища", Йозеф был единственным учеником, который не покинул позицию и закончил стрельбу по учебной мишени. Возмущал ли его вид ревущего в голос фон Дитриха - нет - люди странные, что с них взять. Было ли ему жалко козу - едва ли - коза была Йозефу безразлична - в те далёкие времена он ещё не особенно понимал, в чём ценность живой жизни. Лишь те люди и животные волновали его, чьи черты годились для воплощения очередного кукольного образа. Если уж быть до конца откровенным, он сам научился быть человеком далеко не сразу, не сразу захотел научиться... Глупые мальчишки и коза в тот самый момент его не волновали, нужно было поскорее сдать стрельбу и тогда можно бежать в общежитие, выставить из комнаты Пауля и сесть за работу над новой куклой.
...Иногда в военных училищах учатся очень странные молодые люди. (В этом посте есть история Йозефа)
Ну, вот. Ксеня очень надеется, что в бариевом бункере её не продержат долго, она быстро оклемается, потому что такое шило в жопе это уже стержень личности и никакими радиоактивными элементами его не испарить, бггггг. Приеду и сразу за кукликов! К тому же все врачи в голос утверждают, что йод 131 - аккуратная пусечка, и убьёт только кусок Ксени, а не всю Ксеню целиком... Будет Ксеня с дохлой щитовидкой внутри - ужос-ужос, но и тут говорят - рассосётся, так что заканчивай егозить, женщина со стержнем, и вали манатки собирать. Балин, а так не хочется ничего собирать, ыыыыы.
О, а ещё же Ксеня тут пошевелила дедуктивными ложноножками головного мозга, заметив, что ей снова на яндекс-деньги пополнение прислали, и пришла к выводу, что есть у неё один меценат, который Маму Карлу регулярно поддерживает... Приятно знать, что ты тут нужен, да, спасибо большое! Очень вдохновляет. У Мамы Карлы много всяких идей и скоро, скоро она на них сосредоточится, да-да-да. ...И этих же до ума в конце концов доводить надо! )))
Настроение:
@темы: так и живем, bjd, куклы, гундос, real gone, красные носки с оленями, куклосказки, Кук и куклы, когнитивный декаданс, просветление гарантировано, папье-маше, сапёр-экспериментатор, чарующие ложноножки нарратива, из жизни убегающих
-
-
23.10.2015 в 18:41Мы будем ожидать.
-
-
23.10.2015 в 21:28Удачи вам.
-
-
23.10.2015 в 22:00-
-
24.10.2015 в 03:17-
-
24.10.2015 в 08:02-
-
24.10.2015 в 08:08За поддержку спасибо.
Всё будет правильно. Если Ксеня здесь здоровой нужна, Ксеню починят.
-
-
25.10.2015 в 13:26еще хотела сказать что Эрнест в этом пальто такой утонченный и аристократичный
-
-
25.10.2015 в 14:11Спасибо за комплименты
Ага, витрину они неплохо обжили))) А с выставками у меня не складывается - во-первых, дорого, во-вторых, слишком уж людно... я бы где-нибудь в маленьких галерейках заграницей выставлялась, но это вообще как-то совсем не вероятно... для этого же связи нужны, а связи как раз на больших сборищах-выставках и завязываются, эх...
Эрнсту пальто полюбилось, да, он тот ещё франт))) А Генрих теперь смотрит на Мамулю с укоризной, мол, и я бы от шинели не отказался, но Мама Карла пока отнекивается.
-
-
25.10.2015 в 14:16-
-
24.11.2015 в 16:28Умеют - это точно. Но создатель и сам не прочь поддаваться, а иначе хрен бы они из него чего вытянули )))