"Es gibt keine gluckliche Zeiten, es gibt nur zeitloses Gluck."
Духи и музыка:
У Ксени сегодня был прекрасный день, невозможно прекрасный, прекрасный словно крыло белой цапли в лучах восходящего солнца. То есть совсем прекрасный... и повтори это слово ещё раз десять, а то не все поняли. Прекрасная прекрасность прекрасного сегодня была собирательной, она копилась несколько дней, и теперь кристаллы проросли. Хрустальный венец и вишенку на торте, точнее кизилинку, сделал внезапный порыв внутреннего шопоголика. Да, у некоторых дам внутри голимые Богини, а у Ксени всякая херня: жабы разномастные, зануды всех калибров, шопоголики тоже есть. Сегодня активизировался ольфакторный. Не смотря на то что шопоголику был выделен исключительно малый запас средств, Ксеня извернулась сладкой гадюченькой и состряпала-таки себе приятное. Да. Она смогла. Она почти герой.
В нашем горе-колхозе есть всего один занюханный духовный магазин... духовой... духический - парфюмерный и всё-таки духовный, ха-ха-ха. Занюханный, но с претензией, там даже бумажные полосочки-пробники покладены, бгггггг, и банки с кофе-зёрнами стоят - всё по-уму - не баран чихал. Выбор, ясен свет, колхозный, но мне лютейше хотелось чего-нибудь нового - сею секунду выньте - наколдуйте. Ксеня - человек спонтанный, она во всяких брендах-трендах не шарит, она вообще шарит только в темноте - руками, посему руководствуется своими загадочными критериями правильного отбора, а именно: упаковка с духами должна быть тёмного, сложного цвета, или без цвета вообще, у неё должен быть простейший, годный дизайн: бумажка, стеколка, пластмасска должны быть приятными для глаз и прочей ощупи, без блёсток, говнобантиков и нелепой кренделичности - чёткие, ясные формы. Шрифт должен быть строгим и выразительным... ничего лишнего или какая-нибудь очень экстравагантная пупавка, типа пробочки из куска сандалового дерева или бетона; стекляшка обработанная бензопилой, не знаю, какая-нибудь бередяще-бодрящая. Впрочем банки с бетоном в сандалях и с бензопилой - это уже не бюджетно. А надо было бюджетно. И вот тут подвернулся под нос Difference Men s.Oliver и не просто подвернулся, а прямо-таки разостлался белым павлиньим хвостом.
Внезапно. Эти духи сделаны специально для Ксени - точно говорю. Они надавали ей столько вкусноты, что она себе набрызганную руку чуть не откусила; и вообще столько вкусноты могла унести только Ксеня своими загребущими длиннющими ручонками, короче всё с ней ясно, да. Во-первых, эти духи правильно сладкие: сладкость у них круглая и гладкая, потихоньку тает, а не выедает мозг мохнатой медузой, как во многих женских бюджетный духах. Они отсыпали мне пол кастрюли всяких конфет: самодельные леденцы из жжёного сахара, лакрицу, немножко молочного шоколада... а ещё сахарную вату на сухой белой деревяшке - слегка колючуюю сизо-голубую тучу - совсем несъедобного цвета, но вкусную. Ещё отвалили щедрые духи всяких ягод: зелёный тутовник, белый изюм, чёрную смородину, кизил, да и это не всё: лаванды, туи, базилика и тархуна - тоже по чуть-чуть. Затем стандартный набор: новенькая серая замша, старая газета и табак. А самый странный привет: пудра, откуда она там взялась не ясно - парфюмеры приколисты - это едва ли, мой нос сошёл с ума - вполне возможно. Смесь гремучая - сидит как свежеотросшая кожа - гадюченька в восхищении.
Забавно, что эти духи я не раз слышала на мужиках - оно было чудовищно: все пахли какой-то мерзкой горькой гадостью... а вот если бы эту гадкую горькую гадость убрать, было бы богически-магически то-что-надо! И уру-ру, на Ксене её нет - одно летящее божество - сизое, сахарное облако - вот оно счастье. То есть я как бэ в курсе, что на разных людях духи пахнут по-разному, но даже не подозревала, что настолько!
Наконец-то записала свежие впечатления, а то у меня с духами извечная печаль: сначала в них целый мир, а через неделю я уже и пары слов не свяжу по этому поводу. Поскольку духи мужские, поразмышляла какому мужику они бы подошли. Белобрысый студент изучающий классическую филологию, поздним вечером сидит в читальном зале - неспешно просматривает подшивку старых газет, вдумчиво попивая китайский чаёк "Золотые ворсинки из Дань Хун" с молоком. А в плеере у студента поёт Ринальдо голосом Дмитрия Егорова: (ютьюб ругается авторскими правами, мол, в некоторых странах оно будет не доступно, так что не знаю, кто это сможет послушать)
Слушать на ютьюбе
И Амадиджи тоже поёт, снова голосом Дмитрия Егорова:
Слушать на ютьюбе
Морфологическая предыстория:Ещё сферичность ксениного счастья закруглила книжка по немецкой морфологии - дивная, как молодая поросль аспарагуса. Вот я в прошлом посте стращаслась монографиями зря, как есть зря! Замечательная М. Д. Степанова написала не менее замечательную книгу "Словообразование современного немецкого языка" , напечатали в 1963 году. Никакой зауми, никакой воды, всё очень структурно, наглядно и не без сказочной красоты: окаменелые окончания, семантические гнёзда и тяжёлые суффиксы покорили моего внутреннего филолога бесхитростной метафоричностью. Про это можно написать роман, но я не умею, увы.
Не сказать чтобы разница между das Vergängliche и die Vergänglichkeit стала мне окончательно и не двусмысленно очевидной. Вообще-то она совсем не стала, но повод развесить прсевдосемантическую клюкву появился.
das Vergängliche (гугл переводит его как "преходящее" то есть временное, не долговечное, то, что скоро проходит) субстантивировано из прилагательного vergänglich (преходящий, бренный) с помощью непродуктивного суффикса -е. Фишка субстантивации в том, что качество начинает мыслиться предметно в отрыве от носителя. То есть это бренное, оно как бы само себе бренное и все бренные существа в нём объединены - оно текуче и многолико.
die Vergänglichkeit (непостоянство; нечто преходящее; бренность) ну, во-первых, "непостоянство" это уже про другое, в нём должной мистичности не хватает. Таки значение "преходящее" у него тоже есть... тут я завис... а просто "бренность" она как "старость" единична и никуда на течёт, а замкнута на каждом её переживающем, но они не составляют внутреннего единства. "Бренное" представляется бесконечной прямой из кучи точек, оно повторяемо не за счёт вращения, "бренность" - кругом. К тому же суффикс -keit слился из двух других: -ec и -heit, последний раньше и сам был существительным, обозначающим "вид", "качество", "положение", "образ", так называемый, тяжёлый суффикс - для полёта лишний. То есть с бренностью всё слишком сложно, к тому же она чересчур абстрактна. Какое-то противоречие получается, эх.
И ещё любопытное для сравнения: die Schöne - красавица, die Schönheit - красота, die Fläche - поверхность, die Flachheit - плоскость, пошлость... Впрочем "красавица" и "плоскость" в отличии от "преходящего" из другого лукошка ягоды, они вполне привязаны к носителю качества... но в преходящем всё-таки есть на это намёк, и поэтому слово das Vergängliche лучше подходит для характеристики гласных звуков.
Это Ксеня пытается переводить юнгеровское эссе "Похвала гласным", да. Хочешь ощутить внутри бездну собственного идиотизма, возьмись переводить какого-нибудь немецкого философа, бездны будут тебе родным домом. Ксеня ничерта не поняла, и ничерта не смогла объяснить, но перевела das Vergängliche как "бренное". У Ксени всё просто: хренак и готово, а почему, а потому - я так чувствую - железно! (рукалицо)
В процессе перекопки интернета на предмет морфологических прикрас была найдена космически исчерпывающая тему фраза: Die Vergänglichkeit des Vergänglichen und alles ist vergänglich. Прямо праздник! Предлагаемый перевод краток и однообразен как пулемётная очередь: "Суета сует и всё суета". По этому поводу у Ксени случился катарсис и она налиногравюрила кошечку Урсулу, а-ха-ха-ха. Праздник ксениного идиотизма, ага.
Кошка Урсула ест маленького марлина и размышляет о бренности бытия:
Ещё разных кошек и продолжение:
Ксеня оторвалась тут по полной программе. Она вспомнила суетную йуность, да. Суетная йуность была летучей как семена одуванчиков. Ксеня предавалась всяческим порывам ещё чаще и внезапнее. Например, её люто вдохновлял немецкий готический шрифт и она шарашила им всё и везде, ну, то есть не им конечно, а такой своей собственной псевдоготикой - шарашила. Например, стенгазеты в универе - деканша писала кипящим магнием от восторга - одна стенгазета несколько лет висела в деканате. И вот теперь на Ксеню снова нахлынуло, и она начала шарашить, опять (рукалицо). В прошлом посте она рассуждала, мол, формы для руками-печатанной линогравюры надо выбирать простые и ясные, ага, надо.
Они все немного разные. Шестая была лишней... Жадность фраера сгубила - руки в отличие от станка таки устают. Снова не всё пропечатано, может подкрашу, когда высохнет. Краски масляные, формат как обычно А4, бумага разная. Лучше всего печатается на тонкой.
Надпись снова с ошибкой (рукалицо) - вмонтируйте Ксене в голову шустрый спелчекер, а то её слоупок срабатывает, когда уже поздно плавниками бултыхать.
Эти две самые удачные по цвету.
А ещё оно всё очень фактуристое - мне нравится.
А вот эта по цвету какашка, хотя на фотке оно получше, чем в реале.
Перемазанный штамп круче отпечатков, блин.
Да, вырезала из того же сопливого линолеума, канцелярским ножом.
В процессе кошковырезания придумала ещё пару картинок, в том числе сюрреаличтичную иллюстрацию к юнгеровскому афоризму: "Es gibt keine glückliche Zeiten, es gibt nur zeitloses Glück." (Не бывает счастливых времён, есть только счастье вне времени.) Иллюстрацию уже нарисовала и подготовила для вырезания, теперь надо только вырезать, и бешеный принтер снова заверещит (рукалицо).
А потом кошки меня захватили, так что появился первый законченный портрет сиамочки Луши (для её хозяйки Оксаны ))) )
Дорисовывала цветными карандашами и немного акрилом. Не сказать, что очень похоже получилось:
Вообще дорисовывать плохо напечатанное не так уж и скучно. Фактура странная получается. Может остальные четыре отпечатка тоже дорисую.
Возвращаясь к теме перевода, как тут переводы с кошками хорошо перемешались))) - с ним я ожидаемо застряла, хотя зуд не прошёл, ибо хочется ещё иллюстраций - красной зверюшки мало. Поэтому переводить дальше буду обязательно. Пока прервалась для поднятия самооценки, ибо непрерывно чувствовать себя тупым уёбищем, не способным связать несколько слов в красивое, сложное предложение, печалит и прискорбит. Ксеня нарыла вагон адаптированных (для оприскорбленных чайников) книжечек на немецком и прочитала штук пять-шесть скопом. Какой же кайф, читать ни разу не заглядывая в словарь! И это волшебное чувство - аааа, я-таки умею читать, бггггг, таки не совсем потерян для общества. Адаптированные книжки не особо интересные, всё-таки для круглых чайников, пять штук были про тупые пиздострадания подростков в поисках любви - залейся розовыми соплями, впрочем одна про хайдельбергских студентов мне понравилась, а шестая была детектив про химиков, тоже наивная с детишками, но поживее. Хайдельбергским универом я когда-то болела, романтической его частью))) вся эта смешная студенческая иерархия с "зябликами" и "лисами", у всех свои цвета и флаги, всякие состязания... увлекательно в общем. Но сейчас всё выветрилось из головы, давно это было...какие бы хорошие книжки по истории этого университета почитать?
Про пластик и бетон:
Но Юнгера Ксеня всё равно читает - в переводе. В час по чайной ложке, ибо отвлекается на кучу всякой фигни, да ещё и гуляет по четыре часа в день: простое правило - хочешь выздороветь, больше гуляй, ха-ха-ха. Излазила свой колхоз уже вдоль и поперёк, забрела в дальние болота, вспомнила про существование природы, поприкладывалась руками к земле, с деревьями пообнималась - полегчало))) А то кругом один асфальт, нищебродский уродский пластиковый сайдинг - всё равно что в целлофан вместо одежды завернуться. И старые ещё живые тополя рубят - этих лесорубов бы так порубить - выдалбливают пни огромной тракторной костедробилкой; стволы с пропилами - перерезанные горла - кровь вытекла, края подсохли. Тягостное от этого чувство...
И вот прочитала очень созвучное, так что притащу здоровенной цитатой сюда, не удержусь - плевать на многабукаф.
"Семьдесят минуло" Эрнст Юнгер:
Гонконг, 31июля 1965 года.
"Справиться с каким-нибудь городом гораздо проще, чем прийти к согласию с самим собой; от этого зависят суждения.
Вчера я ступил на землю Гонконга уже в дурном расположении духа, в предчувствии, что попал в один из больших смесительных чанов, где даже прекрасные или известные из литературы вещи представляются глазу в упадочном виде.
Как часто бывает в настроении дисгармонии, всё начинается с отталкивающего, даже ужасного зрелища. Человек, который хотел пересечь широкую набережную, не обращая внимания на сигналы, был сбит мчавшимся на огромной скорости автомобилем. Я услышал удар, увидел, как мужчина, крутясь, подлетел в воздух и грохнулся на тротуар. Самого худшего, похоже, удалось избежать, поскольку через несколько секунд он приподнялся на обеих руках. Потом его обступила толпа людей и заслонила от взгляда. Наверно, китаец из сельской глубинки, который подал другим предостерегающий пример.
Это омрачило всё моё восприятие города, как покрытое сажей стекло скрадывает свет солнца. В таких случаях только время даёт возможность разобраться в себе, пересмотреть внутренние установки. В каких конфигурациях я позволяю протекать в себе времени и пространству? Что воздействует благоприятно, что не приятно? Без сомнения, я особенно чувствителен к бетону. И потому меня как и во время пребывания в Нью-Йорке, охватила сильная депрессия, поскольку у неё были пространственные причины. Гадко было, помнится, в Ворошиловске, где я жил в здании ГПУ. Война, разумеется, смягчает это впечатление; первоначальный смысл отходит на задний план. Но тогда, правда, докапываешься до стихийного, и становится труднее найти ответ - например, из-за того, что войну считаешь игрой, как было принято во времена Гомера и даже до него. Первую мировую войну я прошёл, так и не узнав, как функционирует пулемёт. Дважды я просил зачислить меня в лётчики, один раз потому, что рассорился с полковником, второй раз honoris causa, когда обозначился закат империи. Случись это, я покинул бы поприще, где был силён, а отец видел лучше меня; он сказал: "Ты пехотинец и должен им оставаться. Это дело хорошее; пешком всегда есть шанс уйти." Верное замечание, оно по сей день сохраняет для меня силу; сто шагов пешком лучше, чем тысяча километров на самолёте или в автомобиле.
Ну ладно, когда знаешь свою местность, а на это требуется время, можно приспособиться. Я живу в Верхней Швабии, где земля и люди ещё более-менее в порядке, и не плохо чувствовал себя в Сардинии, где ещё знали, каким должен быть мужчина... во всяком случае до того, как Ага Хан опустошил тамошнее побережье. В путешествиях меня естественно тянет к природе и исторической местности, если та ещё сохранила неприкосновенность. Из городов мне наиболее приятен Париж; в этом отношении я соглашусь с Генри Миллером, который считал, что Париж и ужасные города Среднего Запада отличаются друг от друга как небо и преисподняя.
Можно оправдать себя внутри времени и вопреки ему. Это - право одиночки, который не позволяет кормить себя обещаниями. Загвоздка в том, что моя оценка ситуации этому противоречит. Привязанность живёт на островах, понимание - на континенте. Ты волей-неволей вынужден пуститься в дорогу, которая проясняется всё более отчётливо. Человек не правит машиной, а прокручивается через неё, как через мясорубку.
Однако вернёмся к бетону. Вторая мировая война началась для меня в бетонированных укреплениях. Напротив, земляные и деревянные постройки Первой мировой были ещё родными и к тому же надёжнее. Теперь, я это предвидел, возможности ускользнуть больше не было; победа тоже стала абсурдной. Смерть была гарантирована; и она была бы отвратительной. С отвратительным ещё можно было бы смириться, когда б оно не грозило уничтожением. Мир - символ рациональной жизни и трансцендирующего её пути. Последний должен находить выражение в Дао строений и ландшафтов.
Из бетона строят для скорости и в предчувствии больших разрушений. Тут есть пристанище, но больше нет родины - человеческая пустыня, в которой оскудевает вода. Стиль больше не развивается. Это в порядке вещей и изменится только тогда, когда выдохнется прогресс. Тогда изменятся и материалы, ибо форма и содержание всегда стремятся, так же, как покой и движение, опять прийти в равновесие.
Бурный рост целых кварталов высотных зданий в Гонконге удивителен уже потому, что город относится к политически горячим точкам и за одну ночь может перейти в другие руки. Невероятна и скорость, с какой эти блоки эксплуатируются и приходят в негодность. В начале улицы они уже разрушаются, в то время как в конце ещё возводятся новые. Непостижимо и количество жителей; я видел в коридорах грозди людей - их будто выдавливали из тюбика.
Ручной труд здесь, очевидно, ещё рентабелен даже в тех сферах, где у нас давно доминируют машины. Высотные здания окружены не стальными лесами, но с низу до верху - тонкими бамбуковыми плетениями, которые, будучи связаны верёвками, как клетки для сверчков, охватывают всё сооружение. Матрица оказывается красивее и изящней продукта. Маленькие строительные детали поднимаются не кранами, а перебрасываются из рук в руки по цепочке рабочих, которые ловко подхватывают их.
<...>
Вечером Гонконг, как все миллионные города нашего века, превращается в феерический дворец. К многокрасочным огням моря, домов и горных вершин добавляются огни больших судов, паромов и бесчисленных джонок, жемчужные бусы улиц и мигание маяков.
***
Созерцание животных - эликсир жизни. На следующее утро мне показалось, что, чем ходить по городу, лучше ещё раз посмотреть работу на болотах и водяных буйволов. Это должно быть, вполне возможно, поскольку Гонконг обладает большими арендными землями, new territories. На карте я обнаружил водное место, казалось прямо предназначенное для прогулки: водохранилище Тай-Лам-чунг. Я показал его находившемуся на борту агенту туристического бюро, который сказал, что это very far. Тем не менее, пятьдесят долларов, которые он запросил за поездку, показались мне перебором, не считая того, что тогда на моей шее опекуном ещё повис бы водитель. Я предпочёл отправиться на свой страх и риск. Автобусы останавливались на узловой станции под названием Ferry-Star. Я, вероятно, должен был где-то пересаживаться. От одного из говорящих по-английски полицейских - их видно по красной подкладке погон - мне удалось получить необходимую справку после того, как я показал ему карту.
Автобусы большие, вместительные, уходят с короткими перерывами и не переполнены. Через три четверти часа я был у цели, у мост Седрик, и притом за пятьдесят центов, то есть за сотую часть того, что требовал от меня агент, да ещё и сам себе господин.
В автобусе сидели китаянки, ездившие в город за покупками, - напротив меня женщина приблизительно шестидесяти лет, прямая, как свеча, в закрытом до ворота и застёгивающемся с боку платье. Она была погружена в себя и излучала какое-то сверхличное достоинство.
<...>
Первая вершина, которой я достиг, была сглажена слоем цемента, вероятно, для оборонительной огневой позиции. С собой у меня была карта с обозначением границы с красным Китаем; опасности её пересечь не было. По небу плыли редкие облака, стояла сильная жара.
По ту сторону располагалось пастбище, спуск круто уходил вниз. На отполированном граните требовалось соблюдать осторожность, особенно там, где он был покрыт водорослями. Я уже приобрёл соответствующий опыт в долине Маджиа и в других местах. Соскальзывая, не знаешь, как долго продлится движение. Здесь нужна плотно сидящая обувь, лучше с рифлёными подошвами, какую предпочитают баскские контрабандисты. Но мне удалось спуститься удачно, более того, дорогой я сумел прихватить с собой большого оливково- зелёного жука-бронзовку, Rhomborrhina.
Внизу рисовые поля, крестьяне в шляпах от солнца и с водяными буйволами, да несколько коров, пасущихся на береговой полосе. Завершение таких пограничных прогулок в палящий зной всегда одинаково: привал у сооружённой из досок и металлических листов халупы, где чёрный, коричневый или жёлтый торговец предлагает на продажу свой запас бутылок и банок. Здесь это была старая китаянка, у которой я на языке жестов сперва потребовал бутылку пива, потом бутылку лимонада, который медленно высасывал через соломинку, как один из тех большехоботников, что с видимой неподвижностью зависали над цветками лантана, погружая в их чаши свой хоботок.
В песке играли полуголые дети; большая собака неопределённой породы с вывешенным языком чесалась в тени и хвостом отгоняла рои мух. Крайний предел приятного изнеможения был снова достигнут."
Да, а ещё Ксеня купила сегодня огромную политическую карту мира, а то она ж географический кретин - читает и не представляет маршрута - обидно. Пришпилю на ковёр - буду просвещаться. И вроде ещё что-то хотела записать, но спать охота - сил нет.
У Ксени сегодня был прекрасный день, невозможно прекрасный, прекрасный словно крыло белой цапли в лучах восходящего солнца. То есть совсем прекрасный... и повтори это слово ещё раз десять, а то не все поняли. Прекрасная прекрасность прекрасного сегодня была собирательной, она копилась несколько дней, и теперь кристаллы проросли. Хрустальный венец и вишенку на торте, точнее кизилинку, сделал внезапный порыв внутреннего шопоголика. Да, у некоторых дам внутри голимые Богини, а у Ксени всякая херня: жабы разномастные, зануды всех калибров, шопоголики тоже есть. Сегодня активизировался ольфакторный. Не смотря на то что шопоголику был выделен исключительно малый запас средств, Ксеня извернулась сладкой гадюченькой и состряпала-таки себе приятное. Да. Она смогла. Она почти герой.
В нашем горе-колхозе есть всего один занюханный духовный магазин... духовой... духический - парфюмерный и всё-таки духовный, ха-ха-ха. Занюханный, но с претензией, там даже бумажные полосочки-пробники покладены, бгггггг, и банки с кофе-зёрнами стоят - всё по-уму - не баран чихал. Выбор, ясен свет, колхозный, но мне лютейше хотелось чего-нибудь нового - сею секунду выньте - наколдуйте. Ксеня - человек спонтанный, она во всяких брендах-трендах не шарит, она вообще шарит только в темноте - руками, посему руководствуется своими загадочными критериями правильного отбора, а именно: упаковка с духами должна быть тёмного, сложного цвета, или без цвета вообще, у неё должен быть простейший, годный дизайн: бумажка, стеколка, пластмасска должны быть приятными для глаз и прочей ощупи, без блёсток, говнобантиков и нелепой кренделичности - чёткие, ясные формы. Шрифт должен быть строгим и выразительным... ничего лишнего или какая-нибудь очень экстравагантная пупавка, типа пробочки из куска сандалового дерева или бетона; стекляшка обработанная бензопилой, не знаю, какая-нибудь бередяще-бодрящая. Впрочем банки с бетоном в сандалях и с бензопилой - это уже не бюджетно. А надо было бюджетно. И вот тут подвернулся под нос Difference Men s.Oliver и не просто подвернулся, а прямо-таки разостлался белым павлиньим хвостом.
Внезапно. Эти духи сделаны специально для Ксени - точно говорю. Они надавали ей столько вкусноты, что она себе набрызганную руку чуть не откусила; и вообще столько вкусноты могла унести только Ксеня своими загребущими длиннющими ручонками, короче всё с ней ясно, да. Во-первых, эти духи правильно сладкие: сладкость у них круглая и гладкая, потихоньку тает, а не выедает мозг мохнатой медузой, как во многих женских бюджетный духах. Они отсыпали мне пол кастрюли всяких конфет: самодельные леденцы из жжёного сахара, лакрицу, немножко молочного шоколада... а ещё сахарную вату на сухой белой деревяшке - слегка колючуюю сизо-голубую тучу - совсем несъедобного цвета, но вкусную. Ещё отвалили щедрые духи всяких ягод: зелёный тутовник, белый изюм, чёрную смородину, кизил, да и это не всё: лаванды, туи, базилика и тархуна - тоже по чуть-чуть. Затем стандартный набор: новенькая серая замша, старая газета и табак. А самый странный привет: пудра, откуда она там взялась не ясно - парфюмеры приколисты - это едва ли, мой нос сошёл с ума - вполне возможно. Смесь гремучая - сидит как свежеотросшая кожа - гадюченька в восхищении.
Забавно, что эти духи я не раз слышала на мужиках - оно было чудовищно: все пахли какой-то мерзкой горькой гадостью... а вот если бы эту гадкую горькую гадость убрать, было бы богически-магически то-что-надо! И уру-ру, на Ксене её нет - одно летящее божество - сизое, сахарное облако - вот оно счастье. То есть я как бэ в курсе, что на разных людях духи пахнут по-разному, но даже не подозревала, что настолько!
Наконец-то записала свежие впечатления, а то у меня с духами извечная печаль: сначала в них целый мир, а через неделю я уже и пары слов не свяжу по этому поводу. Поскольку духи мужские, поразмышляла какому мужику они бы подошли. Белобрысый студент изучающий классическую филологию, поздним вечером сидит в читальном зале - неспешно просматривает подшивку старых газет, вдумчиво попивая китайский чаёк "Золотые ворсинки из Дань Хун" с молоком. А в плеере у студента поёт Ринальдо голосом Дмитрия Егорова: (ютьюб ругается авторскими правами, мол, в некоторых странах оно будет не доступно, так что не знаю, кто это сможет послушать)
Слушать на ютьюбе
И Амадиджи тоже поёт, снова голосом Дмитрия Егорова:
Слушать на ютьюбе
Вот так вот. А вообще шла купить буржуйского японского чаю - по пути попался духовный магазин и чай фсё.
Морфологическая предыстория:Ещё сферичность ксениного счастья закруглила книжка по немецкой морфологии - дивная, как молодая поросль аспарагуса. Вот я в прошлом посте стращаслась монографиями зря, как есть зря! Замечательная М. Д. Степанова написала не менее замечательную книгу "Словообразование современного немецкого языка" , напечатали в 1963 году. Никакой зауми, никакой воды, всё очень структурно, наглядно и не без сказочной красоты: окаменелые окончания, семантические гнёзда и тяжёлые суффиксы покорили моего внутреннего филолога бесхитростной метафоричностью. Про это можно написать роман, но я не умею, увы.
Не сказать чтобы разница между das Vergängliche и die Vergänglichkeit стала мне окончательно и не двусмысленно очевидной. Вообще-то она совсем не стала, но повод развесить прсевдосемантическую клюкву появился.
das Vergängliche (гугл переводит его как "преходящее" то есть временное, не долговечное, то, что скоро проходит) субстантивировано из прилагательного vergänglich (преходящий, бренный) с помощью непродуктивного суффикса -е. Фишка субстантивации в том, что качество начинает мыслиться предметно в отрыве от носителя. То есть это бренное, оно как бы само себе бренное и все бренные существа в нём объединены - оно текуче и многолико.
die Vergänglichkeit (непостоянство; нечто преходящее; бренность) ну, во-первых, "непостоянство" это уже про другое, в нём должной мистичности не хватает. Таки значение "преходящее" у него тоже есть... тут я завис... а просто "бренность" она как "старость" единична и никуда на течёт, а замкнута на каждом её переживающем, но они не составляют внутреннего единства. "Бренное" представляется бесконечной прямой из кучи точек, оно повторяемо не за счёт вращения, "бренность" - кругом. К тому же суффикс -keit слился из двух других: -ec и -heit, последний раньше и сам был существительным, обозначающим "вид", "качество", "положение", "образ", так называемый, тяжёлый суффикс - для полёта лишний. То есть с бренностью всё слишком сложно, к тому же она чересчур абстрактна. Какое-то противоречие получается, эх.
И ещё любопытное для сравнения: die Schöne - красавица, die Schönheit - красота, die Fläche - поверхность, die Flachheit - плоскость, пошлость... Впрочем "красавица" и "плоскость" в отличии от "преходящего" из другого лукошка ягоды, они вполне привязаны к носителю качества... но в преходящем всё-таки есть на это намёк, и поэтому слово das Vergängliche лучше подходит для характеристики гласных звуков.
Это Ксеня пытается переводить юнгеровское эссе "Похвала гласным", да. Хочешь ощутить внутри бездну собственного идиотизма, возьмись переводить какого-нибудь немецкого философа, бездны будут тебе родным домом. Ксеня ничерта не поняла, и ничерта не смогла объяснить, но перевела das Vergängliche как "бренное". У Ксени всё просто: хренак и готово, а почему, а потому - я так чувствую - железно! (рукалицо)
В процессе перекопки интернета на предмет морфологических прикрас была найдена космически исчерпывающая тему фраза: Die Vergänglichkeit des Vergänglichen und alles ist vergänglich. Прямо праздник! Предлагаемый перевод краток и однообразен как пулемётная очередь: "Суета сует и всё суета". По этому поводу у Ксени случился катарсис и она налиногравюрила кошечку Урсулу, а-ха-ха-ха. Праздник ксениного идиотизма, ага.
Кошка Урсула ест маленького марлина и размышляет о бренности бытия:
Ещё разных кошек и продолжение:
Ксеня оторвалась тут по полной программе. Она вспомнила суетную йуность, да. Суетная йуность была летучей как семена одуванчиков. Ксеня предавалась всяческим порывам ещё чаще и внезапнее. Например, её люто вдохновлял немецкий готический шрифт и она шарашила им всё и везде, ну, то есть не им конечно, а такой своей собственной псевдоготикой - шарашила. Например, стенгазеты в универе - деканша писала кипящим магнием от восторга - одна стенгазета несколько лет висела в деканате. И вот теперь на Ксеню снова нахлынуло, и она начала шарашить, опять (рукалицо). В прошлом посте она рассуждала, мол, формы для руками-печатанной линогравюры надо выбирать простые и ясные, ага, надо.
Они все немного разные. Шестая была лишней... Жадность фраера сгубила - руки в отличие от станка таки устают. Снова не всё пропечатано, может подкрашу, когда высохнет. Краски масляные, формат как обычно А4, бумага разная. Лучше всего печатается на тонкой.
Надпись снова с ошибкой (рукалицо) - вмонтируйте Ксене в голову шустрый спелчекер, а то её слоупок срабатывает, когда уже поздно плавниками бултыхать.
Эти две самые удачные по цвету.
А ещё оно всё очень фактуристое - мне нравится.
А вот эта по цвету какашка, хотя на фотке оно получше, чем в реале.
Перемазанный штамп круче отпечатков, блин.
Да, вырезала из того же сопливого линолеума, канцелярским ножом.
В процессе кошковырезания придумала ещё пару картинок, в том числе сюрреаличтичную иллюстрацию к юнгеровскому афоризму: "Es gibt keine glückliche Zeiten, es gibt nur zeitloses Glück." (Не бывает счастливых времён, есть только счастье вне времени.) Иллюстрацию уже нарисовала и подготовила для вырезания, теперь надо только вырезать, и бешеный принтер снова заверещит (рукалицо).
А потом кошки меня захватили, так что появился первый законченный портрет сиамочки Луши (для её хозяйки Оксаны ))) )
Дорисовывала цветными карандашами и немного акрилом. Не сказать, что очень похоже получилось:
Вообще дорисовывать плохо напечатанное не так уж и скучно. Фактура странная получается. Может остальные четыре отпечатка тоже дорисую.
Возвращаясь к теме перевода, как тут переводы с кошками хорошо перемешались))) - с ним я ожидаемо застряла, хотя зуд не прошёл, ибо хочется ещё иллюстраций - красной зверюшки мало. Поэтому переводить дальше буду обязательно. Пока прервалась для поднятия самооценки, ибо непрерывно чувствовать себя тупым уёбищем, не способным связать несколько слов в красивое, сложное предложение, печалит и прискорбит. Ксеня нарыла вагон адаптированных (для оприскорбленных чайников) книжечек на немецком и прочитала штук пять-шесть скопом. Какой же кайф, читать ни разу не заглядывая в словарь! И это волшебное чувство - аааа, я-таки умею читать, бггггг, таки не совсем потерян для общества. Адаптированные книжки не особо интересные, всё-таки для круглых чайников, пять штук были про тупые пиздострадания подростков в поисках любви - залейся розовыми соплями, впрочем одна про хайдельбергских студентов мне понравилась, а шестая была детектив про химиков, тоже наивная с детишками, но поживее. Хайдельбергским универом я когда-то болела, романтической его частью))) вся эта смешная студенческая иерархия с "зябликами" и "лисами", у всех свои цвета и флаги, всякие состязания... увлекательно в общем. Но сейчас всё выветрилось из головы, давно это было...какие бы хорошие книжки по истории этого университета почитать?
Про пластик и бетон:
Но Юнгера Ксеня всё равно читает - в переводе. В час по чайной ложке, ибо отвлекается на кучу всякой фигни, да ещё и гуляет по четыре часа в день: простое правило - хочешь выздороветь, больше гуляй, ха-ха-ха. Излазила свой колхоз уже вдоль и поперёк, забрела в дальние болота, вспомнила про существование природы, поприкладывалась руками к земле, с деревьями пообнималась - полегчало))) А то кругом один асфальт, нищебродский уродский пластиковый сайдинг - всё равно что в целлофан вместо одежды завернуться. И старые ещё живые тополя рубят - этих лесорубов бы так порубить - выдалбливают пни огромной тракторной костедробилкой; стволы с пропилами - перерезанные горла - кровь вытекла, края подсохли. Тягостное от этого чувство...
И вот прочитала очень созвучное, так что притащу здоровенной цитатой сюда, не удержусь - плевать на многабукаф.
"Семьдесят минуло" Эрнст Юнгер:
Гонконг, 31июля 1965 года.
"Справиться с каким-нибудь городом гораздо проще, чем прийти к согласию с самим собой; от этого зависят суждения.
Вчера я ступил на землю Гонконга уже в дурном расположении духа, в предчувствии, что попал в один из больших смесительных чанов, где даже прекрасные или известные из литературы вещи представляются глазу в упадочном виде.
Как часто бывает в настроении дисгармонии, всё начинается с отталкивающего, даже ужасного зрелища. Человек, который хотел пересечь широкую набережную, не обращая внимания на сигналы, был сбит мчавшимся на огромной скорости автомобилем. Я услышал удар, увидел, как мужчина, крутясь, подлетел в воздух и грохнулся на тротуар. Самого худшего, похоже, удалось избежать, поскольку через несколько секунд он приподнялся на обеих руках. Потом его обступила толпа людей и заслонила от взгляда. Наверно, китаец из сельской глубинки, который подал другим предостерегающий пример.
Это омрачило всё моё восприятие города, как покрытое сажей стекло скрадывает свет солнца. В таких случаях только время даёт возможность разобраться в себе, пересмотреть внутренние установки. В каких конфигурациях я позволяю протекать в себе времени и пространству? Что воздействует благоприятно, что не приятно? Без сомнения, я особенно чувствителен к бетону. И потому меня как и во время пребывания в Нью-Йорке, охватила сильная депрессия, поскольку у неё были пространственные причины. Гадко было, помнится, в Ворошиловске, где я жил в здании ГПУ. Война, разумеется, смягчает это впечатление; первоначальный смысл отходит на задний план. Но тогда, правда, докапываешься до стихийного, и становится труднее найти ответ - например, из-за того, что войну считаешь игрой, как было принято во времена Гомера и даже до него. Первую мировую войну я прошёл, так и не узнав, как функционирует пулемёт. Дважды я просил зачислить меня в лётчики, один раз потому, что рассорился с полковником, второй раз honoris causa, когда обозначился закат империи. Случись это, я покинул бы поприще, где был силён, а отец видел лучше меня; он сказал: "Ты пехотинец и должен им оставаться. Это дело хорошее; пешком всегда есть шанс уйти." Верное замечание, оно по сей день сохраняет для меня силу; сто шагов пешком лучше, чем тысяча километров на самолёте или в автомобиле.
Ну ладно, когда знаешь свою местность, а на это требуется время, можно приспособиться. Я живу в Верхней Швабии, где земля и люди ещё более-менее в порядке, и не плохо чувствовал себя в Сардинии, где ещё знали, каким должен быть мужчина... во всяком случае до того, как Ага Хан опустошил тамошнее побережье. В путешествиях меня естественно тянет к природе и исторической местности, если та ещё сохранила неприкосновенность. Из городов мне наиболее приятен Париж; в этом отношении я соглашусь с Генри Миллером, который считал, что Париж и ужасные города Среднего Запада отличаются друг от друга как небо и преисподняя.
Можно оправдать себя внутри времени и вопреки ему. Это - право одиночки, который не позволяет кормить себя обещаниями. Загвоздка в том, что моя оценка ситуации этому противоречит. Привязанность живёт на островах, понимание - на континенте. Ты волей-неволей вынужден пуститься в дорогу, которая проясняется всё более отчётливо. Человек не правит машиной, а прокручивается через неё, как через мясорубку.
Однако вернёмся к бетону. Вторая мировая война началась для меня в бетонированных укреплениях. Напротив, земляные и деревянные постройки Первой мировой были ещё родными и к тому же надёжнее. Теперь, я это предвидел, возможности ускользнуть больше не было; победа тоже стала абсурдной. Смерть была гарантирована; и она была бы отвратительной. С отвратительным ещё можно было бы смириться, когда б оно не грозило уничтожением. Мир - символ рациональной жизни и трансцендирующего её пути. Последний должен находить выражение в Дао строений и ландшафтов.
Из бетона строят для скорости и в предчувствии больших разрушений. Тут есть пристанище, но больше нет родины - человеческая пустыня, в которой оскудевает вода. Стиль больше не развивается. Это в порядке вещей и изменится только тогда, когда выдохнется прогресс. Тогда изменятся и материалы, ибо форма и содержание всегда стремятся, так же, как покой и движение, опять прийти в равновесие.
Бурный рост целых кварталов высотных зданий в Гонконге удивителен уже потому, что город относится к политически горячим точкам и за одну ночь может перейти в другие руки. Невероятна и скорость, с какой эти блоки эксплуатируются и приходят в негодность. В начале улицы они уже разрушаются, в то время как в конце ещё возводятся новые. Непостижимо и количество жителей; я видел в коридорах грозди людей - их будто выдавливали из тюбика.
Ручной труд здесь, очевидно, ещё рентабелен даже в тех сферах, где у нас давно доминируют машины. Высотные здания окружены не стальными лесами, но с низу до верху - тонкими бамбуковыми плетениями, которые, будучи связаны верёвками, как клетки для сверчков, охватывают всё сооружение. Матрица оказывается красивее и изящней продукта. Маленькие строительные детали поднимаются не кранами, а перебрасываются из рук в руки по цепочке рабочих, которые ловко подхватывают их.
<...>
Вечером Гонконг, как все миллионные города нашего века, превращается в феерический дворец. К многокрасочным огням моря, домов и горных вершин добавляются огни больших судов, паромов и бесчисленных джонок, жемчужные бусы улиц и мигание маяков.
***
Созерцание животных - эликсир жизни. На следующее утро мне показалось, что, чем ходить по городу, лучше ещё раз посмотреть работу на болотах и водяных буйволов. Это должно быть, вполне возможно, поскольку Гонконг обладает большими арендными землями, new territories. На карте я обнаружил водное место, казалось прямо предназначенное для прогулки: водохранилище Тай-Лам-чунг. Я показал его находившемуся на борту агенту туристического бюро, который сказал, что это very far. Тем не менее, пятьдесят долларов, которые он запросил за поездку, показались мне перебором, не считая того, что тогда на моей шее опекуном ещё повис бы водитель. Я предпочёл отправиться на свой страх и риск. Автобусы останавливались на узловой станции под названием Ferry-Star. Я, вероятно, должен был где-то пересаживаться. От одного из говорящих по-английски полицейских - их видно по красной подкладке погон - мне удалось получить необходимую справку после того, как я показал ему карту.
Автобусы большие, вместительные, уходят с короткими перерывами и не переполнены. Через три четверти часа я был у цели, у мост Седрик, и притом за пятьдесят центов, то есть за сотую часть того, что требовал от меня агент, да ещё и сам себе господин.
В автобусе сидели китаянки, ездившие в город за покупками, - напротив меня женщина приблизительно шестидесяти лет, прямая, как свеча, в закрытом до ворота и застёгивающемся с боку платье. Она была погружена в себя и излучала какое-то сверхличное достоинство.
<...>
Первая вершина, которой я достиг, была сглажена слоем цемента, вероятно, для оборонительной огневой позиции. С собой у меня была карта с обозначением границы с красным Китаем; опасности её пересечь не было. По небу плыли редкие облака, стояла сильная жара.
По ту сторону располагалось пастбище, спуск круто уходил вниз. На отполированном граните требовалось соблюдать осторожность, особенно там, где он был покрыт водорослями. Я уже приобрёл соответствующий опыт в долине Маджиа и в других местах. Соскальзывая, не знаешь, как долго продлится движение. Здесь нужна плотно сидящая обувь, лучше с рифлёными подошвами, какую предпочитают баскские контрабандисты. Но мне удалось спуститься удачно, более того, дорогой я сумел прихватить с собой большого оливково- зелёного жука-бронзовку, Rhomborrhina.
Внизу рисовые поля, крестьяне в шляпах от солнца и с водяными буйволами, да несколько коров, пасущихся на береговой полосе. Завершение таких пограничных прогулок в палящий зной всегда одинаково: привал у сооружённой из досок и металлических листов халупы, где чёрный, коричневый или жёлтый торговец предлагает на продажу свой запас бутылок и банок. Здесь это была старая китаянка, у которой я на языке жестов сперва потребовал бутылку пива, потом бутылку лимонада, который медленно высасывал через соломинку, как один из тех большехоботников, что с видимой неподвижностью зависали над цветками лантана, погружая в их чаши свой хоботок.
В песке играли полуголые дети; большая собака неопределённой породы с вывешенным языком чесалась в тени и хвостом отгоняла рои мух. Крайний предел приятного изнеможения был снова достигнут."
Да, а ещё Ксеня купила сегодня огромную политическую карту мира, а то она ж географический кретин - читает и не представляет маршрута - обидно. Пришпилю на ковёр - буду просвещаться. И вроде ещё что-то хотела записать, но спать охота - сил нет.
@темы: Гендель, линогравюра, цитаты, музыка, countertenors, бес_фанатизма, гырафика, morbid etymology, филолохическая лихорадка, деятельный принтер, обо всём